— Нетрудно.

— И что можно будет… — Она оборвала фразу.

— Заняться этим, пока мы здесь?

— Да.

— Хотите? — спросил я. — Если нет, то и смысла нет.

— Хочу ли я? — Она остановилась на дороге и повернулась ко мне. — Я бы отдала… — Она всхлипнула и не закончила фразу. Потом снова заговорила тонким, звенящим голосом: — Вы искренни со мной? То, что вы мне говорили… все, что говорили вчера вечером и сегодня, — это правда, или вы меня морочите? Я вам верю. Но вы… вы правду говорите? Или просто научились — для пользы дела — морочить людям голову?

Возможно, она была помешанной, но дурой не была. Я дал ответ, который счел сейчас наилучшим:

— Ваше доверие ко мне зиждется на моем доверии к вам. Если мое не оправдано, то и ваше тоже. Поэтому разрешите сперва задать вопрос: вы лгали мне, когда сказали: «Не хочу быть порочной?»

— Нет, не хочу. Не хочу.

— Хорошо, — сказал я с решительным видом, словно все сомнения теперь отпали. — Раз вы хотите избавиться от этой, дряни, мы избавимся.

— Сколько… сколько для этого надо времени?

— Ну, скажем, неделя. Для верности. Может быть, меньше.

— Нет, правда? Не больше?

— В решающей части — нет. Какое-то время после этого вам надо остерегаться, пока организм не перестроится, но от привычки вы уже избавитесь.

— Мне будет очень тяжело?

— Денька два будут плохие; но не такие плохие, как вам покажется, и отцовский характер поможет вам выдержать.

— А если, — медленно сказала она, — я пойму, что это мне не по силам, можно будет…

— Дать задний ход? Нет уж, — весело пообещал я. — Билет вы берете в один конец.

Она опять поежилась и спросила:

— Когда мы начнем?

— Послезавтра. Завтра угоститесь, как обычно, только не набирайтесь впрок. И не надо волноваться. Мне придется хуже, чем вам: мне придется вас терпеть.

— Но вы сделаете скидку… отнесетесь с пониманием… если в это время буду вести себя не совсем воспитанно? Даже если стану злобной?

— Не знаю. — Мне не хотелось заранее давать ей индульгенцию. — Что же это за воспитанность, если от небольших неудобств она превращается в злобу?

— Да, но… — Она запнулась, наморщила лоб и сказала: — А нельзя отослать миссис Херман? Я не хочу… не хочу, чтобы она видела меня.

— Утром ее отправлю.

— Если я… вы не будете пускать ко мне других, если… если буду безобразничать?

— Не буду пускать, — пообещал я. — Слушайте, по-моему, вы собираетесь устроить представление. Перестаньте об этом думать. Будьте паинькой. Без фокусов, прошу вас.

Она неожиданно засмеялась и спросила:

— А если буду фокусничать, побьете?

Я сказал, что возраст у нее вполне юный, отшлепать иногда не мешает.

21. Арония Холдорн

На другое утро в половине восьмого появилась Мери Нуньес. Мики Лайнен отвез миссис Херман в Кесаду, а обратно привез Макмана и запас еды.

Приземистый, широкоплечий Макман был отставным солдатом и сохранил военную выправку. За десять лет службы его угрюмое лицо с жестким ртом и тяжелой челюстью приобрело цвет мореного дуба. Он был отличный солдат: шел, куда послали, стоял, где поставили, делал, что приказали, — на другое у него не хватило бы воображения.