Медведица тихо уселась, сложила огромные лапы с когтями-кинжалами на широкой груди и подождала, пока Катриона не оправится. Не желая показаться грубой, но все еще ошеломленная, девушка неуверенно шагнула вперед. А затем принцесса, уже переставшая плакать, что-то нежно пискнула и протянула ручки… к медведице.

В медведице было и еще кое-что примечательное: она была достаточно велика и могла поделиться молоком с человеческим ребенком, не слишком ущемив собственных детенышей. В другой вечер понадобились почти все обитавшие на берегу выдры, чтобы накормить принцессу, хотя самим выдрам это все, похоже, показалось отменной шуткой. Они болтали между собой о том, как это интересно – покормить человечьего младенца, и по очереди подходили к принцессе, а потом тихонько соскальзывали обратно в реку и возвращались на свою территорию к собственным детям. Та ночь выдалась долгой, потому что многие выдры приходили издалека, и в ужине принцессы случилось немало перерывов или, если уместно так выразиться, перемен блюд, с которыми она мирилась со своим обычным добродушием.

Малышка, несомненно, процветала. Она была не очень чистой, но ясноглазой и поразительно жизнерадостной и явно могла похвастаться крепким здоровьем. И быстро набирала вес. Разум и глаза Катрионы отмечали это с удовлетворением, а вот спина и плечи радовались куда меньше.

Возвращение в Туманную Глушь длилось три с половиной месяца. Катриона решила, что лучше путешествовать по ночам и не выходить на большую дорогу. К тому же тяжелеющая ноша не позволяла шагать слишком быстро. Девушке начало казаться, что путешествие займет всю ее жизнь и никогда не закончится. Чаще всего такие мысли посещали ее в конце ночного пути, когда она успевала устать, проголодаться и беспокоилась, не закончится ли этой ночью их удача и найдет ли она молоко для принцессы. В разговорах с животными всегда было что-то, отчасти напоминающее сон, потому что они происходили в ее собственном сознании, как воображаемые разговоры с людьми, и потому что звериный разум действовал совершенно не так, как человеческий. В особенно сильное замешательство они приводили на усталую голову.

Катриона постоянно недосыпала, потому что каждую ночь то и дело вскидывалась: ей мерещилось, что она слышит, как к ним подкрадываются твари Перниции. (Какие они? Темные и чешуйчатые, с ядовитыми шипами? Извивающиеся и склизкие, с множеством ног? Или более прекрасные, чем самые добрые и светлые существа, но убивающие взглядом, как василиск? Будет ли хуже, если окажется, что Катриона способна разговаривать и с ними? Или, возможно, Перниция вовсе не использует тварей. Возможно, Катриона проснется оттого, что тонет в болоте, или ее превратят в огромный борщевик или тролля. А что, если случится самое худшее: ведьма явится сама, лично? Катрионе часто виделась эта высокая смертоносная женщина, склоняющаяся, чтобы схватить их обеих…) Или что их настигают королевские охотники.

Почему их не нашли придворные маги? По-настоящему хороший маг может найти любую потерю, посмотрев на ладонь руки, в которой обычно держит волшебную палочку. Даже не очень хорошему магу должно быть по силам найти нечто крупное, важное и необычное, вроде юной принцессы, с помощью нескольких капель дальнозора и плошки воды. Если маленькая женщина, фея, вручившая Катрионе принцессу и заставившая запомнить стишок, достаточно могущественна, чтобы спрятать их от лучших ясновидцев королевства, почему ей не хватает сил защитить ребенка в собственном доме?

А может, их прячет талисман человека с саблей?

Катрионе не хватало духу задуматься об этом всерьез.