— Мы же всего-навсего защищались! — возразил толстый мальчуган. — Мы отвечали на нападение жестокостью только потому, что у нас не было другого выбора.

— Выбор всегда есть! — уверила носовая фигура с отеческими нотками в голосе.

— В таком случае, — твердо произнес Амос, — если правда, что у нас всегда есть выбор, то я делаю свой… Я сойду с этого корабля. Мне не нужны боги и их мораль, мне не нужны их наставления и благодеяния. Я человек, и я делаю такой выбор: полностью беру в собственные руки свою судьбу и не жду никакой милости от богов. Моя миссия — это установить равновесие мира, и по этой причине я не могу пользоваться милостью ни Фрейи, ни Одина. Я ничего не прошу у богов добра, и мне не нужна милость богов зла. Установить равновесие — для меня сегодня означает бороться с богами, чтобы предоставить каждому существу, живущему на нашей Земле, такой мир, какой оно само себе представляет, а не вылепленный какой бы то ни было божественной волей.

— Ты богохульствуешь! — возмутился Скидбладнир. — Надо принять одну из сторон, ты не можешь держать нейтралитет, ты не можешь жить без провожатого, ты не можешь выбирать… Ты всего лишь человек! Останься на корабле, иначе…

— Иначе что? — злобно крикнул Амос. — Попробуй удержать меня на борту, и ты увидишь, как простой смертный сможет поджечь тебя, щелкнув пальцами. И никогда не угрожай мне больше, иначе тебя ждут неприятности. Думаю, если жизнь восьми беоритов, восьми моих друзей, для богов не в счет, то и существование Скидбладнира для них не более важная вещь. Тебя не так уж сложно заменить, как и человека, гнома или фею! Я ухожу… и не вздумай мне препятствовать!

Амос быстро сошел с корабля и, объятый яростью, быстро направился к скалам. Носовая фигура опустила голову и не сделала ничего, чтобы его удержать.

Он шел, а в ушах у него звучали песни Банри, перед глазами стояла круглая фигура Уло. Он вновь вспоминал о силе Хелмика, размолвках Гоя и Кассо, о нежности Руты. Он вспоминал о смелости Петера и отваге Альре и представлял себе, что смерть объединила их всех на вечном пиру.

Властелин масок едва сдерживал слезы, так у него на сердце было тяжело. Только что он лишился друзей, людей, которые принимали его как своего и которые по-настоящему его любили.

— Я тоже ухожу, — твердо сказала горгона. — Фрейя вернула мне жизнь, за что я ей очень признательна. Но, несмотря на это, я больше не хочу подчиняться воле богов. Божества горгон никогда не учили нас дружбе. Это Амос и Беорф сделали меня лучше, и никто другой. Я ничего не должна богам, но у меня долг перед теми, кто меня вырастил, и перед теми, кто меня уважает… даже если я не такая, как они! Не удерживай и меня тоже… А то мне захочется показать тебе мои глаза. У меня взгляд такой, что ты оцепенеешь… лучше сказать, окаменеешь…

И юная горгона сошла с корабля, держась прямо и гордо вскинув голову. Тогда Скидбладнир просительно обратился к Беорфу:

— Так я отвезу тебя домой, юный беорит? В путь, сын Одина!

— Я не сын Одина, — злобно ответил толстяк. — Я сын Эвана и Ханны Бромансон.

Беорф бросил на землю молот и щит, подаренные Фрейей.

— Отнеси это богине, мне ничего не надо! Я многое понял. У моего народа есть одно достоинство, которое называется гордость! Из-за истории с ожерельем на наше племя было наложено проклятие, которое чуть не погубило нас. Простое недоразумение между богами вызвало смерть моих родителей, моих друзей, угрожало прервать род сотен беоритов.