— Вообще это подозреваемый должен предоставить доказательства своего алиби, — буркнул уклончиво Афанасьев. — А у вас его нет. Сначала один Смешарин уверял, что вы подходили к кабине, теперь вот еще и свидетельница нашлась, но ведь им никто не возражает!

— Как никто? — возмутилась Алёна. — А я что делаю? Я говорю: они врут! Ну, со Смешариным все ясно, у него почти наверняка у самого рыльце в пушку, но Лу…

И тут Алёна осеклась, поняв, что чуть не проговорилась. Она теоретически — да и практически тоже! — никак не должна была знать фамилии свидетельницы. Она ее получила в результате, можно сказать, разведывательной операции, о которой Афанасьеву даже заподозрить не следовало. Поэтому наша героиня вывернулась с ловкостью, делавшей честь ее сообразительности:

— …но лупоглазенькая эта старушка меня просто изумила своей шаткостью и нестойкостью. — Вроде бы она была совсем даже не лупоглазенькая, гражданка Лунина, но ладно, на войне как на войне, в обороне и нападении все средства хороши! — Что уж там ей привиделось и в каком сне, не знаю, почему и зачем она решила меня оговорить… Может быть, вы спросите ее, с чего вдруг она сделала такой обвинительный крен… чуть ли не оверкиль?

— Прошу вас не указывать, как я должен строить свою работу! — внезапно выкрикнул Афанасьев и просто ужасно покраснел.

— Да у меня и в мыслях не было. — Алёна едва не поперхнулась от неожиданности. — Разумеется, вам виднее, молчу, молчу…

Ну, понятно. Бедного Виктора Валентиновича, который в отделении без году неделя, только со школьной скамьи, салажонок, небось учат все, кому не лень. Вот и еще одна училка притащилась, он и обиделся. Лучше и впрямь помолчать.

Хотя нет, подумала Алёна. Как бы обидчивый Афанасьев, просто для самоутверждения, не закатал бы ее в какую-нибудь предвариловку — до выяснения обстоятельств дела. Или он подписку о невыезде возьмет? Не то чтобы Алёна куда-нибудь собиралась, но все же сама мысль об ограничении свободы показалась ей кошмарной и снова заставила ее страшно разозлиться.

— Знаете, что? — сказала Алёна, вставая. — Мне не нравится тот оборот, который принимает наша беседа. Вы ведь пригласили меня именно на беседу, я отлично помню ваши слова! Если это беседа, я могу прервать ее в любой момент, верно? Ну так вот: этот момент настал. Мне пора идти. У меня работа, извините. Всего наилучшего!

И она выскочила из кабинета… чуть не сбив с ног какого-то человека, который шел по коридору.

— Ого! — усмехнулся тот, сторонясь. — Спасаетесь бегством, что ли?

Алёна оценила юмор.

— Вроде того, — буркнула она, размышляя, что ей делать, если Афанасьев кинется вслед с криком: «Держи, лови!», — а этот высокий брюнет ее схватит.

Брюнет был очень ничего себе, зеленоглазый такой, лицо весьма приятное, мужественное и веселое, и в иных обстоятельствах Алёна никак не возражала бы против того, чтобы он ее, м-м, схватил. Но только не сейчас! С двумя этими мужчинами ей не справиться, несмотря на то что она знала парочку приемов, с помощью которых могла бы обрести свободу от очень даже неслабого захвата, но… Во-первых, охранники, не побоимся этого слова, правосудия (что-то подсказывало Алёне, что зеленоглазый принадлежал к их числу, а не просто так зашел в райотдел, по коридорам прогуляться) тоже наверняка знакомы с некоторыми приемчиками, даже еще более хитрыми, так что может завязаться преглупая драка.