Тем временем Боксер, его напарник и Алёна подошли к кабине и остановились… вернее будет сказать, замерли, пораженные. Алёна даже забыла о своем разбитом лице при виде скорченного тела, нелепо застывшего в кабине.

— Эй, что с тобой? — окликнул Боксер, осторожно касаясь странно выставленного плеча, и тотчас отдернул руку, изумленно воскликнув: — Как каменный! Что ж такое, а?! Судорогой его свело, что ли?

— А вы на его лицо посмотрите, посмотрите! — прорыдал Смешарин, и все последовали его совету.

Немедленно Алёна подумала, что лучше бы она этого не делала. Лицо пассажира являло собой невероятное смешенье черт… казалось, какая-то нелепая и злая сила перетасовала их в сюрреалистическом беспорядке, подняв нос чуть ли не на середину лба, сведя глаза в одну точку и заставив несчастного оскалиться в дьявольской усмешке.

— Матушка Пресвятая Богородица… — прошептала Алёна — и услышала женский голос, со священным ужасом вторивший ей. Оглянулась и, словно в тумане, увидела бабульку, назвавшую ее злыдней.

Боксер и его напарник выразились несколько более приземленно, можно сказать, плотски, но смысл, в общем-то, сводился в огромному потрясению, которое они испытали.

Бабулька меленько крестилась, закрыв глаза, чтобы не глядеть на ужасный труп. Алёна тоже зажмурилась было, но так ей стало еще страшнее: искаженное, нереальное, жуткое лицо маячило перед внутренним взором, поэтому она глаза открыла, но опустила голову, чтобы не видеть этого кошмара. Надо было отойти, отойти поскорей от кабины, но она не могла сдвинуться с места. Колени подгибались, пришлось ухватиться за край кузова, чтобы устоять на ногах.

Бабка вцепилась в Алёну. Ее тоже не держали ноги, беднягу. Напарник Боксера стоял сам, но его заметно пошатывало.

Боксер, надо отдать ему должное, пришел в себя быстрее прочих. Он выхватил из кармана носовой платок, развернул его — платок оказался размером примерно метр на метр, был стерильно-чист, белоснежен и идеально отглажен (картина устойчивого семейного благополучия мгновенно нарисовалась в воображении Алёны), и набросил его на голову водителя, прикрывая его от взглядов идущих мимо людей. А потом встал так, чтобы вообще загородить своими саженными плечами открытое окно кабины.

— Вызови опергруппу, — приказал он напарнику. — Скажи, сложный случай, возможно, понадобится медицинская помощь.

— Да что тут сложного?! — заблажил было Смешарин, но Боксер так на него глянул, что он мгновенно осип и продолжал уже почти шепотом: — Что тут сложного, я вас спрашиваю? Вот убийца! — Выразительный жест в сторону Алёны. — Хватайте ее! Она из мести… ее, значит, тентом по морде, а она, значит…

— Это у вас, возможно, морда, а у меня лицо, с вашего позволения, — перебила Алёна, слегка хлюпая кровоточившим носом. — Это раз. Во-вторых, скажите, каким образом я могла убить вашего друга, не сходя с места? Я же там, за кузовом была! Оружия у меня никакого нет. Вы городите сами не знаете что!

— Я не знаю?! — шепотом вскрикнул Смешарин. — Я знаю! Ты ему сдохнуть пожелала, вот он и…

— Тихо, — прервал его Боксер. — Тут пистолет вообще ни при чем. Ранений на нем я не вижу. И от ранений такая судорога человека никак согнуть не может. Причина смерти неизвестного происхождения, так и запишем.

— Я фильм о Шерлоке Холмсе смотрел, — сказал его напарник, который тем временем уже выполнил приказание и вызвал подкрепление, — и там Холмс говорил, что такое окоченение наступает при отравлении ядом кураре. Элементарно, Ватсон!

— Так, — произнес Боксер и повернулся: — Пожалуйста, сумочку вашу предъявите, гражданка.