У Одина были два ворона — Хугин и Мунин, и восьминогий конь Слепнир и волшебное копье, которое всегда возвращалось к хозяину. Одину платили дань по всему Свеаланду и далеко за пределами. Когда он стал старым, он сказал, что отправляется в Небесную Усадьбу и будет ждать там всех, кто достоин этого. Поэтому, когда он умер и был насыпан курган, люди стали часто видеть Одина во снах, и много раз он делал верные предсказанья…

Чтобы получить высшую мудрость, понять язык птиц и деревьев, Один сам себя лишил глаза и девять дней провисел на Мировом Древе. После этого испытания он получил высшую мудрость.

Много раз он появлялся перед битвой и помогал достойным мужам советом. На землю он возвращался много раз, но брал себе много имен, и часто притворяется стариком в большой шляпе и синем плаще. Живет он в серебряном доме по имени Гладсхейм, с утра и до ночи разрешает споры, сидя на престоле, а волки и вороны прислуживают ему и приносят вести…

Даг перевел дух. Ему самому понравилось, как долго и складно он говорил, но история нисколько не затронула воображение Карлен. Она смотрела на юного дана с сочувствием.

— Я молюсь за тебя, молюсь, чтобы Господь принял тебя в лоно своей церкви, — серьезно произнесла девушка. — Потому что руками своих верных рабов Господь сотрет с земли всех язычников.

— Никогда вашему богу не победить Одина! — рассмеялся Даг, спрыгивая с насеста.

И даже волчья метка, так часто угадывавшая будущее, не могла подсказать Северянину, что очень скоро под натиском смешных чудаков с ведрами на головах рухнет и Один, и Тор, и прочие любимые боги Северного пути…

Глава девятнадцатая,

в которой Даг выясняет некоторые тонкости управления империей, а также учится считать до пятидесяти поросят

Дороги становились все лучше, на реках появились караульные посты и переправы, да и крестьянские лица стали веселее. Датчан сопровождало теперь до полусотни верховых, ночью они посменно скакали впереди кортежа с факелами и колотушками, предупреждая всякого, чтобы скорее убрался с пути.

Уютный Магдебург понравился Северянину даже больше, чем Гамбург, викинги с восхищением рассматривали высокие башни будущей кирхи. Одна башня, похожая на четырехгранный клинок, уже уткнулась в небо, другую только начинали строить. Скрипели лебедки, по мосткам сновали подмастерья с кирпичами, степенные дядьки в кожаных штанах крепили многоярусные леса. Даг хотел найти отца Поппо, чтобы спросить, зачем кирхе сразу две башни, но в честь папского капеллана епископ давал обед, и друга не удалось повидать целые сутки. До самого вечера Даг в компании приятелей шатался по узким улочкам, трогал цветочные горшки, вывешенные прямо на стенах сказочных фахверковых домиков, и учился ловко уворачиваться от нечистот, которые хозяйки сливали прямо в окна. К ночи удачно напился в каком — то подвальном кабаке. Пиво было цвета черного бархата и ударило в голову так скоро, что датчан пришлось выносить на свежий воздух.

Еще несколько весенних дней, наполненных капелью и шорохом крыльев больших мельниц, — и Северянин увидел гору. Гора казалась отражением сказки скальда Горма, потому что на неприступном камне люди ухитрились выстроить целый замок. Позже выяснилось, что все это великолепие, с башенками, шпилями и искрящими на солнце кварцевыми окошками — всего лишь женский монастырь. Дворец императору был особо не нужен, поскольку до последнего времени германские короли проводили жизнь, бесконечно курсируя по стране. Но дворец спешно строили, чтобы разместить многочисленные посольства. Выяснилось, что аббатиса играет в городе главенствующую роль, этой женщины побаиваются даже графы и бароны, толпами собиравшиеся на призыв короля.

Все, кто получил приглашение от великого сакса, считали себя аристократами. На переправах и в узких развилках улиц удельные князьки задирали носы друг перед другом, устраивали свары, порой раздавался звон оружия.