Паулина Гейдж. Проклятие любви
Моим сыновьям, Симону и Роджеру. С любовью
Книга первая
1
Императрица Тейе вышла из своих покоев в сопровождении четырех слуг из личной стражи его величества и своего главного вестника. Галерею от ее приемной до дверей, ведущих в сад, освещали факелы, а под ними вдоль стен стояли дворцовые стражники со скимитарами в кожаных ножнах. На их смуглых телах ярко выделялись белые юбки, на головах были бело-синие кожаные шлемы. С приближением императрицы стражники опускали копья и почтительно склоняли головы. Сад был окутан густой темнотой, недосягаемой для мерцающего света звезд, горевших над пустыней. Маленькая группа торопливо прошла по дорожкам сада, остановилась у ограды, за которой начинались личные владения фараона, и, ответив на оклик охраны, направилась вдоль задней стены дворца. Тейе приказала страже ждать у высоких дверей, через которые фараон часто выходил прогуляться в сад, а иногда просто стоял на пороге, устремив взгляд на западные холмы. Вместе с вестником она шагнула в проход. Всякий раз, когда она здесь оказывалась, ее взгляд неизменно притягивало большое количество изображений на стенах коридора. Теперь же она взглянула вверх, на фриз, тянувшийся под потолком. На длинной полосе листового золота, врезанной в панель из ароматного амкийского кедра, многократно повторялось тронное имя фараона: Нембаатра – Ра, Воссиявший в Истине. Во дворце эти слова можно было прочесть повсюду. Тейе остановилась, и управляющий фараона, Суреро, вскочил со своего места у двери опочивальни и распростерся ниц перед царицей. – Суреро, изволь доложить владыке, что его хочет видеть богиня Обеих Земель, – сказал вестник. Суреро исчез, но через несколько мгновений появился и с поклоном пригласил Тейе войти. Владыка мира, фараон Аменхотеп Третий, сидел в кресле у своего львиноголового ложа, из одежды на нем была только полоска тонкого льна, свободно обернутая вокруг бедер, и светло-синий свободный парик, увенчанный золотой коброй. Мягкий желтый свет десятков ламп, стоявших на низких столиках и подставках по всей опочивальне, скользил, будто дорогое масло, по широким плечам фараона, по его рыхлому обвислому животу и толстым бледным ногам. Лицо фараона было ненакрашено. Когда-то квадратная, волевая нижняя челюсть теперь заплыла жиром и терялась в складках кожи, щеки отвисли и опали, что свидетельствовало об отсутствии зубов и о болезни десен, мучившей фараона. Нос тоже с возрастом чуть опустился, будто стремясь уравновесить черты стареющего лица, только высокий, гладкий лоб и яркие черные глаза, которые были еще хороши даже без краски, напоминали о том, каким цветущим красавцем он был в молодые годы. Одна нога фараона покоилась на табурете, рядом на полу стоял открытый косметический ящичек, и раб, стоя на коленях, кисточкой красил царственную ступню оранжевой хной. Тейе огляделась. Комната пропахла потом, тяжелыми сирийскими благовониями и увядающими цветами. Хотя раб и подрезал фитильки, бесшумно передвигаясь от одной лампы к другой, пламя начало источать серый зловонный дым, от которого запершило в горле, а в комнате сделалось так темно, что Тейе едва различала огромные изображения Беса, бога любви, музыки и танцев, безмолвно и неуклюже пляшущие на стенах комнаты. Время от времени дрожащее пламя выхватывало из темноты высунутый красный язык или серебряный пупок на раздутом животе божества-карлика или вскользь пробегало по его львиным ушам, но, в общем, в этот вечер присутствие Беса в комнате было незримым. Оглядев опочивальню, Тейе остановила взгляд на ложе, по которому были разбросаны сухие листья мандрагоры и измятые цветы лотоса, и только сейчас заметила под смятым покрывалом маленькую фигурку, мирно дышавшую во сне. – О Тейе, ты сегодня хороша как никогда! Вижу, ты тщательно подготовилась к этой встрече, – приветствовал ее Аменхотеп, но голос его прозвучал зловеще, эхом отдаваясь от невидимых сводов. |
