― Отец, но велосипедные панталоны носят все девочки.

Его прожигающие глаза продолжали смотреть на меня, начиная от талии и спускаясь ниже. Мне пришлось прижать руки к бокам, чтобы удержаться от желания прикрыть своё тело.

― Я вижу форму твоего тела — твои ноги. ― Его голос звучал странно, с придыханием.

Мой желудок взбунтовался.

― Я-я не буду больше надевать их, ― услышала я свои слова.

― Надеюсь, что это так. Это не правильно — вообще не правильно. ― Его горячий пристальный взгляд, наконец, оставил меня. Он снял шляпу и насмешливо поклонился мне. ― Я буду рад видеть тебя на ужине, где ты будешь вести себя и будешь, одета, как цивилизованная леди, достойная звания хозяйки моего дома. Ты понимаешь меня?

― Да, отец.

― Карсон!

― Да, сэр! ― Его бедный камердинер, который нервно топтался в углу холла, услышал стальной голос отца и понесся к нему, напоминая мне большого, старого жука.

― Смотри, чтобы мисс Вейлор осталась сегодня дома, где она и должна быть. И избавься от этого адского велосипеда!

― Очень хорошо, сэр. Я сделаю так, как вы говорите… ― старик загадочно улыбнулся и поклонился, когда отец вышел из дома.

Когда я осталась одна с ним, глаза Карсона метнулись от меня к гобелену, висевшему на стене позади нас, затем к люстре, затем на пол, он глядел повсюду, лишь бы не встречаться с моим пристальным взглядом. ― Пожалуйста, мисс. Вы знаете, что я не могу позволить вам уехать.

― Да, я знаю.― Я закусила губу, и, помедлив, добавила: ― Карсон, не могли бы вы не избавляться от моего велосипеда, а перевезти его из флигеля в садовый сарай в самом дальнем углу участка? Отец никогда туда не заходит, и он не узнает. Я уверена, что скоро он образумится и позволит мне вернуться в мой клуб.

― Я был бы рад, мисс, был бы рад. Но я не могу ослушаться мистера Вейлора. Никогда.

Я повернулась на каблуках и захлопнула дверь в гостиную, теперь ставшую моей. На самом деле я не сердилась на Карсона и не винила его. Я слишком хорошо понимала, каково это — быть марионеткой отца.

Тем вечером я старательно оделась к ужину в мое самое скромное платье. Отец едва взглянул на меня, без конца говоря о банке, об угрожающем состоянии городских финансов и грядущей Всемирной выставке. Я редко что-то говорила. Я скромно кивала и издавала звуки согласия, когда он прерывался. Он пил бокал за бокалом тайком разбавленного водой вина и съел массу бараньих стейков с кровью.

Его взгляд ни разу не задержался на мне, пока он не встал и не пожелал мне спокойной ночи. Я видела, что даже разбавленного вина было достаточно, чтобы его щеки запылали.

― Спокойной ночи, отец, ― быстро сказала я.

Его обжигающий взгляд переместился с моих глаз на губы. Я сжала их, желая, чтобы они были не такими полными, не такими розовыми.

Потом он поднял взгляд от моих губ к высокому лифу платья. И затем, совершенно неожиданно, он снова посмотрел мне в глаза.

― Прикажи кухарке чаще готовить баранину. И пусть прожарка в следующий раз будет точно такой же, как сегодня. Сегодня было очень вкусно, ― произнес он.

― Да, Отец. ― Мой голос оставался мягким и тихим. ― Спокойной ночи, ― повторила я.

― Ты знаешь, что у тебя глаза матери.

Меня чуть не вывернуло наизнанку.

― Да. Я знаю. Спокойной ночи, отец, ― сказала я в третий раз.

Наконец, больше не произнеся ни слова, он покинул комнату.

Я пошла в свою спальню и села на свое место у окна, аккуратно сложенные велосипедные панталоны лежали у меня на коленях.