Проезжая мимо конной статуи остготского короля Теодориха, поблекшей от времени и испражнений птиц, Томмазо предпринял очередную попытку убедить судебного исполнителя отправить его в Милан, рассчитывая, что таким образом известие о его аресте дойдет до Папы Сикста IV, а тот примет меры для его освобождения.

— Кавалерий, вы делаете ошибку — мне надо в Милан, встретиться с его светлостью герцогом.

— Вот это и стало бы моей ошибкой, — рассмеялся судебный исполнитель. — У меня имеется скрепленный печатью герцога перечень преступников, которые подлежат наказанию соразмерно их преступлениям. А изменникам и заговорщикам одно наказание — виселица! Единственное, чем я вас утешу, — о вашем аресте незамедлительно сообщу герцогу, и, возможно, он захочет сам посмотреть, как вас вздернут. Так что у вас есть шанс увидеть герцога — стоя на эшафоте. Не хотите поведать мне, какая причина заставила вас посетить наши края, зная, что тут вы можете встретить смерть?

— Об этом я буду говорить только с герцогом, — заупрямился Томмазо.

— Скорее всего, с Богом на небесах или с дьяволом в аду. Второе более вероятно.

Судебный исполнитель снова рассмеялся, прикидывая, сколько герцог заплатит за поимку и казнь этого преступника. Решил не торопить с казнью подестаПавии, а завтра допросить преступника с пристрастием — применив пытку — и узнать причины его появления здесь.

Томмазо поместили в каменный мешок, расположенный в подземелье тюремной башни. Темница была чрезвычайно малых размеров, узник не мог ни выпрямиться во весь рост, ни вытянуться лежа. В потолке захлопнулась крышка входного люка, заскрежетал засов, запечатывая его в каменной могиле, и все погрузилось во мрак и тишину, нарушаемую лишь шуршанием и писком крыс, обрадовавшихся новому развлечению. Он вспомнил, как при посещении темницы в замке Святого Ангела видел заключенного еретика, у которого крысы отгрызли нос во время сна, и вздрогнул от омерзения. Томмазо присел на корточки, прислонился спиной к сырой стене и почувствовал, как холод камня пробирает до костей. Из охапки старой соломы, служившей здесь постелью, соорудил что-то вроде кресла, спинкой опиравшегося о стену. Несколько соломинок попали под одежду и неприятно кололи, он их нашел и отшвырнул, но теперь почувствовал, как тело начало зудеть, — солома кишела вшами. Усилием воли он заставил себя сидеть на зараженной насекомыми подстилке, понимая, что камень подземелья, как палач, заберет жизнь, а он не хотел умирать. В его жизни было множество случаев, когда он попадал в безвыходное, смертельно опасное положение, но лишь спокойствие и вера в Бога помогали ему спастись. Томмазо надеялся, что герцог Сфорца, узнав, что он посланник Папы, не посмеет его казнить. Ведь совсем недавно Папа Сикст IV оказал доверие его брату Асканио, приблизил к себе в Риме и наделил кардинальским званием, а незаконнорожденная дочь Катарина обручилась с племянником Папы — Джироламо Риарио. Все это давало шанс на жизнь, если только подест Павии, маркиз Франческо ди Сорана, не станет своевольничать и не вздернет его раньше, чём удастся встретиться с герцогом.

Для деятельной натуры Томмазо оказаться в беспомощном состоянии, когда от него ничего не зависит, было горше смерти. Где-то там, за стенами темницы, решалась его судьба: могли в любой момент вздернуть на виселице при большом стечении народа, как бывшего заговорщика, или тайно утопить в реке, чтобы не предавать казнь огласке, или даже запечатать на долгие годы в этой темнице, заставив потерять человеческий облик. Последнее для него было самым ужасным. Ему вспомнилось, что именно в этой башне нашел свою смерть знаменитый Боэций, обвиненный в измене и казненный по приказу короля Теодориха. Возможно, именно в этом каменном мешке в ожидании казни он написал свое знаменитое сочинение «De consolatione philosophiae».