Всего глоток — отчасти из сдержанности, отчасти чтобы добро не пропало зря, — ибо, как он и предполагал, едва он успел смочить в вине губы, как показался секретарь и сказал:
— Пожалуйте за мной, милорд, господа.
Ферда отставил свой бокал с тёмным ибранским вином, Фойкс стряхнул с белого плаща крошки, и они поспешили вслед за Кэсерилом и секретарём, который повёл их по лестницам и через каменный мостик к более новой части крепости. Свернув ещё несколько раз, они оказались перед двойными дверями с вырезанными на них фигурами морских животных в рокнарском стиле.
Двери распахнулись, явив взглядам путешественников изысканно одетого лорда, которого вёл под руку другой придворный. Лорд возмущался:
— Но я пять дней ждал этой аудиенции! Что за шутки?
— Вам просто придётся подождать ещё немного, милорд, — отвечал придворный, придерживая его за локоть твёрдой рукой.
Секретарь провёл Кэсерила и братьев ди Гьюра внутрь и огласил их имена и титулы.
Это оказался не тронный зал, а кабинет, менее официальный и предназначенный не для церемоний, а для совещаний. Стол, достаточно большой, чтобы раскладывать на нём карты и документы, занимал дальнюю часть комнаты. На всём протяжении длинной стены были прорублены застеклённые двери, выходившие на балкон с видом на море — бухту и гавань, сердце загосурской силы, власти и богатства. Сквозь огромные стёкла в комнату падал отражённый морем серебристый свет, рассеянный и бледный, от этого пламя свечей в настенных светильниках казалось тусклым и плоским.
Среди полудюжины мужчин, находившихся в кабинете, Кэсерил без труда узнал Лиса и его сына. Семидесятилетний рей Ибры был худощав и плешив; его рыжая в юности шевелюра превратилась в пушистую белую бахрому вокруг макушки. Тем не менее он выглядел сильным, настороженным и энергичным. У высокого юноши, стоявшего рядом с ним, были прямые тёмные волосы, как у его покойной матери-дартаканки, отливавшие при дневном свете рыжиной.
«По крайней мере он казался здоровым. Хорошо…»
Плащ цвета морской волны на принце был усеян сотнями жемчужин, составлявших причудливый узор, которые мягко блеснули, когда он повернулся к вновь прибывшим.
Судя по массивной цепи на груди, мужчина, стоявший по другую сторону от рея, был его канцлером. Нашивки ещё одного из присутствующих выдавали в нём моряка высокого ранга — адмирала ибранского флота.
Кэсерил приблизился, опустился перед Лисом на колено, довольно изящно, несмотря на боль и усталость, и склонил голову.
— Милорд, я привёз из Ибры печальную весть о смерти принца Тейдеса и срочные письма от его сестры, принцессы Исель. — Он протянул верительную грамоту.
Лис вскрыл печать и быстро пробежал глазами ровные строчки. Его брови вскинулись, и он пристально посмотрел на Кэсерила.
— Весьма любопытно. Встаньте, милорд посол, — пробормотал он.
Кэсерил задержал дыхание, и ему удалось подняться на ноги, даже не оттолкнувшись рукой от пола и — это было бы ужасно! — не ухватившись за кресло рея. Он посмотрел на принца Бергона и увидел, что тот нахмурился и не сводит с него глаз. Кэсерил приветствовал принца сердечным кивком и улыбкой. Бергон был хорошо сложенным юношей, даже красивым, когда не хмурился. Не косой, не губошлёп. Немного коренастый, но не толстый, а мускулистый. И не сорокалетний. Юный, с гладкой кожей, но с пробивающимися на щеках и подбородке тенями, что говорило о его зрелости. Кэсерил подумал, что Исель будет довольна.
Пристальный взгляд Бергона стал просто непереносимым.
— Скажите что-нибудь ещё! — выпалил он.
— Прошу прощения, милорд? — Кэсерил испуганно отступил, когда принц шагнул вперёд и обошёл его кругом, разглядывая сверху донизу. Дыхание Бергона участилось. |