Взбешенный насмешками аргосийца, Конан ощутил прилив нечеловеческой энергии, которая вмиг освежила его измученное тело. Сейчас он покажет этой корабельной крысе, какую скорость может развивать судно в штиле. Забыв про усталость, киммериец, скрежеща зубами, расположился в центре скамьи, ближе к носу корабля, и взял по веслу в каждую руку.

Тем временем Тоско, похоже, не спешил беспокоить капитана. Он забрался на корму и, словно король на троне, стал выкрикивать оскорбления.

– А ну налегли! Гните спины! Живей, собаки! Я хочу добраться до Стигии раньше, чем моя борода станет седой.

Не успел аргосец закончить свою «подбадривающую» речь, как Конан уже принялся ритмично грести. В конце каждого взмаха он наклонялся почти до самой палубы, затем стремительно поднимался, зарывая тяжелые весла в поющую за бортом воду. Узловатые мышцы заиграли под бронзовой от загара кожей, когда барабанщик ускорил ритм. Остальные гребцы едва поспевали за этим бешеным темпом.

Весла, имевшие двадцать футов в длину, на пятнадцать из них выступали за борт. Их широкие лопатки разом врезались в водную гладь, заставляя галеру передвигаться могучими рывками. Варвару не составляло труда поспевать за ударами барабана, хотя медные уключины уже накалились от трения. Он не сомневался, что Тоско оставит его на борту: лишиться умелого гребца из-за каких-то амбиций было глупо, а аргосиец вовсе не казался полным кретином. Однако варвара удивлял тот факт, что Тоско не потребовал у него меч и, что более удивительно, не попытался наложить лапу на Джералово золото. И все же не стоило слишком доверять этому задаваке: аргосийцы были способны на любое коварство.

Постепенно «Мистрисс» набрала приличную скорость, движимая мощными рывками Конана и тщетными усилиями остальных поспеть за неугомонным киммерийцем. Конан чередовал вдохи и выдохи с искусством опытного гребца. Как бы ни потешался над ним Тоско, а на этой скамье он не был новичком. Сколько раз кнут надсмотрщика ложился на его мокрую от пота спину, когда он сидел, прикованный к палубе, точно пес. Болезненные воспоминания разожгли в нем такую ненависть, которую мог испытывать лишь человек, побывавший в рабстве. Чаще и чаще взлетали его весла, до тех пор пока за двумя его взмахами не следовал лишь один удар молоточка.

Задыхающиеся гребцы на соседних скамейках были работящими малыми, и на каждого из них приходилось по одному веслу, но все же их весла поднимались и опускались в два раза реже тех, что сжимал киммериец. Слабый ветерок обдувал лицо первого помощника, когда галера выпрыгивала в очередном рывке. Полдня просидевшее в штиле судно теперь уверенно двигалось в юго-западном направлении, ориентируясь на лесистый берег Зембабве. Барабанщик-вендиец участил дробь, поспевая за яростными взмахами киммерийца. Глухой стук барабана превратился в сплошной монотонный гул.

Вдруг за спиной у Конана раздался сухой щелчок. Краем глаза варвар заметил, что парень позади него рухнул на палубу. Умирая, бедняга выпустил древко, о которое и ударилось весло Конана.

Тоско, который до сих пор хранил молчание, недовольно фыркнул и обратился к кормчему по-стигийски, слегка понизив голос, но не настолько, чтобы утаить разговор от острого слуха киммерийца.

– А этот упрямый носорог и впрямь неплохо гребет! На невольничьем рынке в Луксуре за него можно выручить хорошие деньги.

Эти слова прозвучали в голове варвара, словно раскат грома. Сердце его забилось громче вендийского бубна, а глаза вспыхнули неистовым голубым огнем. Не выпуская весел из рук, он резко выпрямился во весь рост, с треском выламывая пятифутовые концы из уключин, и, подняв эти импровизированные копья высоко над головой, грозно двинулся на Тоско.

– Корабельная крыса! Сейчас ты ответишь за свои поганые слова! Эти прутики навсегда отучат тебя тявкать.

Поняв, что северянин вовсе не собирается шутить, первый помощник выхватил из-за пояса свой трехфутовый тесак и с ревом прыгнул на палубу.