. Понимаешь, не было налетов, грабежей, абсолютно ничего не было! О господи, лопну со смеху!..
— Перестань сию минуту, — заорала я. — С ума с тобой сойти! Что ты имеешь в виду, говори!
— Значит, мне звонила Мальвина. Ну знаешь, свекровь Самсона. Жена пана Кароля. Очень убедительно просила меня запомнить следующее: их никто не грабил. Муж просто-напросто потерял сто злотых, решил — украли, а она потом в разговоре со мной просто пошутила. А все эти его знакомые по пьянке навоображали себе бог весть чего, ну там ошибались при пересчете денег, забыли о каких-то издержках и вообще тоже шутили, а на самом деле полный порядок. Никаких потерь. Никто никого не грабил. Никогда в жизни о грабежах даже и не слыхивали.
Я не верила собственным ушам — дурака она валяет, что ли?
— Чепуха! Бредни! — воспротивилась я в полном изумлении.
— Какие там бредни! Голые факты. Я тебе ручаюсь — никто ни за какие пряники не признается ни в одном пропавшем злотом. Все отлично, и ни одного потерпевшего. На том и стоять. А теперь подумай, о чем думали те двое, убившие первого.
— Ну знаешь... При таком раскладе мне остается только руками развести... — сказала я подавленно. — Может, им тоже что-нибудь показалось...
— Разве что. А может, и преступления не было?
— Да нет, преступление — факт. Труп видели все собственными глазами...
— А второе преступление? Ну с тем, под номером шестым? По-моему, шестой номер просто случайно попал под машину...
— Брось, я своими глазами видела! Постой-ка... Боже!
В моей памяти вдруг ожили все статьи и законы, какие я когда-либо знала. Что я наделала и в каком свете теперь представляюсь! Ведь я сообщила майору о грабежах и налетах! И если обворованные отопрутся и никаких вещественных доказательств нет? Значит, все это — плоды моей фантазии, благо воображение у меня буйное. И делать мне было нечего, как беспокоить милицию и вводить ее в заблуждение! Ведь я, только я одна утверждала насчет краж и налетов! Получается, водила за нос милицию, отвлекала сотрудников майора на пустую работу. Вот за это действительно могут посадить. И прилично посадить...
— Лялька, я ума не приложу, что делать. Тоже отопрусь от всего. Чтоб им сдохнуть, всем этим аферистам и подонкам. Ты мне раньше не могла сказать?
— Д я ничего не знала. Конечно, хорошо всегда все знать заранее. Догадайся я, скажем, насчет твоего вчерашнего визита, договорилась бы встретиться у моих знакомых и не пришлось бы пешком домой топать — у меня машина в ремонте, обивку меняю. А была недалеко от тебя, на Платовцовой.
— Недалеко от квартиры убийцы, — сказала я машинально, припомнив, что на Платовцовой живет Гавел.
— Какого убийцы?.. А! Я никакого убийцы не видела, видела только придурка.
— Какого еще придурка? — спросила я рассеянно — голова была занята одним: как выбраться из чертова клубка, в который я себя впутала.
— Горластого какого-то дурачка. Мы сидели на веранде, а разговаривать было никак нельзя из-за хохота этого психа. Не знаю, что он там смотрел по телевизору, но визжал — чертям тошно. Такой пронзительный хохоток — хи-хи-и-и! Его было видно в открытое окно в соседнем доме, сидел один перед телевизором при свете, попивал коньячок и визжал. Ясно, психопат!
Я вздохнула. Весь телефонный разговор — сплошные потрясения — одно за другим.
— Стой! Толстый такой?
— Кто? Чокнутый? Толстый. Почти лысый. С такой веселой красной рожей.
Гавел!.. Больше некому! Не мог же на Платовцовой жить его двойник!..
— Погоди! А не заметила на столике против окна большую красную вазу китайской лакировки?
— Китайской или нет — не знаю, а красная ваза сразу бросалась в глаза. А в чем дело? Ты его знаешь?
— Та-а-к! В котором часу? Ну, когда именно ты видела этого хихикающего придурка?
— Надо полагать, речь идет либо об очередной жертве, либо налицо еще один преступник, — ответила довольная Лялька. |