Встав рядом с Эдмунизэлем, я, как и он, тоже стала всматриваться в Еваниэль. Как необычна ее красота! Здорово, что в наших потомках будет и ее кровь, способствуя их видоизменению, привнося дополнительную красоту, делая разнообразными, не похожими на других.

По движению грудной клетки было видно, что дыхание Еваниэли ровное, глубокое. Чуть заметно, ритмично пульсирует кровеносный сосуд на шее. Глаза двигаются под закрытыми веками. Через некоторое время, она открыла их, но взгляд был плавающий, ни на чем не фиксирующийся. Снова закрыв глаза, она зевнула, и, подняв обе руки, стала тереть глаза кулаками. Я поняла, что пора отрывать капсулу.

Я подняла крышку. Эдмунизэль, тут же, нетерпеливо, легко коснулся пальцами ее волос, щеки, плеча, руки.

— Любимая моя, открой глазки, скажи что-нибудь, — зашептал он, волнуясь.

Она убрала кулаки от глаз, опустила руки, осмысленно посмотрев, повернула голову в одну сторону, потом в другую, и со стоном прошептала:

— Дежавю…

Эдмунизэль напрягся, услышав незнакомое слово. Что если она не вспомнит ни наш Мир, ни нас, своих близких, ни любовь Эдмунизэля? Холодок пробежал по спине. Мы переглянулись с Эдмунизэлем, с одинаковой паникой в глазах. Эдмунизэль переместился от изголовья в бок, чтобы попасть в поле ее зрения.

— Счастье мое, узнаешь меня? Что-то помнишь? — с беспокойством спросил он.

— Эдмунизэль, — ответила она после длительной паузы, за время которой мы даже дышать боялись от страха, что Еваниэль лишилась памяти, — я помню, как на меня с гномами, в лесу, напали Цератопсы. Что было потом, вспомнить не могу. И не понимаю, где я?

— Хвала Небесам! Значит с тобой все в порядке! Ты все помнишь! — с облегчением воскликнул он, помогая ей сесть.

Тут и я встала сбоку, рядом с Эдмунизэлем, и обняла ее:

— Еваниэль, мы так волновались за тебя, боялись, что случилось непоправимое. Как ты себя чувствуешь?

— Неплохо, — успокаивающе улыбнувшись, ответила она. — Только очень хочу пить, есть и испытываю ужасную слабость, даже сидеть трудно.

Оттеснив меня в сторону, Эдмунизэль, подняв Еваниэль на руки и осторожно прижав к груди, обратился ко мне:

— Детка, веди скорее на кухню.

Мы напоили и накормили Еваниэль, сидящую на коленях Эдмунизэля, и бережно поддерживаемую им. В компании Данирэля и Орестонэля, которые тоже не спали всю ночь вместе со мной, мы рассказали, что с ней случилось. Объяснили, что она находилась в коме восемь дней. А также, сообщили и все новости, произошедшие за это время. Ну, а затем, отправили ее с Эдмунизэлем спать, в одну из свободных комнат. Сами, тоже, решили поспать хотя бы немного.

Только оказавшись в нашей новой спальне, где крепкие объятия Данирэля, его желанный запах, ласковые руки, нежные губы, проникающие в душу глаза, завораживающий голос, произносящий слова любви, помогли мне, наконец, справиться с ощущением внутренней дрожи, с которым я жила все эти страшные дни.

— Расслабься, любимая моя… думай о нас… покричи для меня… — еще смогла я услышать и понять его шепот, прежде чем полностью потеряла самоконтроль, и блаженное наваждение поглотило меня.

Ритм желанного удовольствия, жар страсти, достигли пика, и мое тело пронзило чувственное наслаждение.

— Скажи, — не выпуская из объятий, прошептал он.

— Люблю, — обессилено, но блаженно жмурясь, с улыбкой ответила я.

— Моя?

— Твоя…

И я, сраженная усталостью, быстро и крепко уснула.

Проснулась только в середине следующего дня, когда Желтое солнце стояло в зените, а Красное уже поднялось над горизонтом. Сон, здесь, оказался необычно крепким, смывающим изматывающую усталость, растворяющим болезненные сомнения и неуверенность в себе.