– На землю? – переспросила Ася.

Пол в избушке и в самом деле был земляной. Утрамбованный, чисто выметенный, наверное, холодный.

– Вон рогожу подстели! – Старуха кивнула на припечек, где лежала небрежно свернутая и не особо чистая рогожа. – Делай, что велю! – прикрикнула она. – Ничего с ним теперича не сделается.

Придерживать летчика и одновременно стелить рогожу было тяжело, но отчего-то именно сейчас Асе не хотелось его отпускать. Она справится. И не с таким справлялась.

– За дровами сходи, – приказала старуха. – Березовые бери, от них жар лучше.

Дрова были сложены в аккуратную, почти истаявшую за зиму поленницу, рядом стояла колода с воткнутым в нее топором. Представить, что их неожиданная спасительница сама колет дрова, было сложно. Наверное, ей кто-то помогает. Вот только кто, если про этот остров никому не известно? А может… – от неожиданной догадки радостно забилось сердце – а может, старушка не одна на острове, может, именно здесь и скрываются партизаны?

Ася, как и было велено, набрала березовых поленьев, плечом толкнула дверь избушки, вошла внутрь.

Старуха суетилась у печи, а на Асино появление отреагировала новой командой:

– Ведро бери и за водой иди.

Ведро стояло тут же, у двери, но вот никакого колодца Ася перед домом не видела.

– А где…

– На озеро иди! – Старуха не дала ей договорить. – Навошта на болоте колодец?! За хатой – озеро.

Озеро было маленькое, почти идеально круглой формы, с лаково-черной поверхностью. Глубокое, наверное… Ася спустилась к берегу, зачерпнула в ведро воды и поспешила обратно к избушке.

– Тебя только за смертью посылать. – Старуха с неожиданной для ее тщедушного тела силой подхватила полное ведро, перелила воду в большой чугун, чугун сунула в печь. – Скоро уже, – сказала, вытирая руки о юбку. – Что стоишь? Телогрейку скидай, упаришься!

В протопленной избушке и в самом деле было жарко. Ася сняла телогрейку, пристроила ее на стоящую вдоль стены лавку, вопросительно посмотрела на хозяйку.

– Как зовут-то? – вдруг спросила та, и гадюка на ее шее с любопытством вскинула голову.

– Ася. Анастасия. А вас?

– А меня? – Старуха усмехнулась. – А не помню! Называй Шептухой, я не обижусь.

Шептуха – это, наверное, потому, что она такая же, как та, васьковская бабка-знахарка. Но неловко как-то…

– Тогда вообще никак не называй, – ответила на ее невысказанные сомнения хозяйка. – В этом месте по имени звать – беду накликать. Теперь вот что, раздевай-ка своего товарища. Вымыть его нужно.

Старуха подхватила стоящий в углу ухват, вытащила из печи чугунок поменьше, бросила в него горсть каких-то трав. По избушке тут же разнесся дурманящий дух багульника и еще чего-то Асе незнакомого. Девушка закатала рукава кофты, встала на колени перед летчиком. Он уже не казался мертвым, скорее спящим. На высоком лбу и на коротко стриженных, но все равно завивающихся волосах поблескивали капельки пота. Ася не знала, хорошо это или плохо, но интуиция подсказывала, что сейчас самое время довериться старушке со странным именем Шептуха.

…Голых мужчин Ася никогда раньше не видела, оттого, наверное, пока стаскивала с летчика исподнее, сама покрылась потом. А может, это от жары, а не от смущения? Чего ж смущаться-то, когда он одной ногой в могиле и нет ему никакого дела до ее детского стыда.

– Покажь-ка! – Бабка Шептуха присела рядом с Асей, коснулась пальцами запекшейся раны.