Снегин откинулся на спинку кресла и, устремив взгляд на висящую на противоположной стене стереокопию с картины Ван Гога, где червонным золотом сияли залитые лучами заходящего солнца поля, подумал, что напрасно прибедняется: версия выходит очень даже убедительная. Подтвердится она или нет, ясно будет уже завтра — спасителям Эвридики надобно как-то от нее избавляться, а он, похоже, единственный человек в этом городе, интересующийся ее судьбой и официально заявивший об этом в Интернете.

Что бы там о нем ни говорили, распутывать тугие узлы он насобачился — упорства, внимания, терпения, равно как и умения слышать недосказанное и домысливать недописанное, ему не занимать. А если добавить к этому проницательность, развившуюся с годами в некое шестое чувство, то придется признать, что Эвелина Вайдегрен сделала правильный выбор. Жаль только о Пархесте у него мало информации, но, даст бог, к завтрашнему дню станет больше. Не зря же он поручил Тартищину «повисеть» у мистера Пархеста на телефоне, а Щербатого просил пасти безутешного супруга, пока тот не покинет Питер. Может, и американские коллеги подсобят и накопают чего в ответ на его запрос.

Сладко потянувшись, Игорь Дмитриевич вооружился ручкой, чтобы набросать схему дальнейших действий, и тут во второй раз за вечер напомнил о себе визор. И вновь на экране, вместо лица собеседника, высветилось текстовое сообщение:

«Опять взялся за старое, душной козел? Прекрати рыть себе могилу, не ищи на жопу приключений! Найдешь — не обрадуешься…» — прочитал Снегин и, криво усмехнувшись, нажал клавишу сброса. Вот вам и первое подтверждение того, что рыба на крючке крупная. «Если бы со мной был мальчик, мне было бы легче». — вспомнил он старика Сантьяго. Цепочка ассоциаций потянулась от «Старика и моря» к «Островам в океане», от боя быков к «Кармен», и он принялся, безбожно фальшивя, насвистывать «Марш тореадора».

Глава 3

ОБРЫВАЮТСЯ НИТИ…

И возненавидел я жизнь: потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем…

1

За никелевую монетку достоинством в двадцать центов парнишка довез Радова до причала Главного здания Морского корпуса, расположенного в бывшем Фрунзенском универмаге, и даже вызвался подождать его возвращения, чтобы доставить обратно на Большую землю.

— Не жди, — коротко отклонил это предложение Юрий Афанасьевич, будучи твердо уверен, что чем бы ни кончился его визит к куратору Морского корпуса, услуги лодочника ему больше не понадобятся. Если высокое начальство примет его и решит не отдавать на съедение МЦИМу, каким-никаким катерком, чтобы добраться до Укрывища, он тут разживется. Если же Илья Михайлович Чернов не захочет ссориться с власть имущими, то средство передвижения, почетный эскорт и бесплатное жилье будут обеспечены Радову до конца дней.

«Впрочем, еще не факт!» — упрямо сжав губы, подумал Юрий Афанасьевич, осматриваясь по сторонам и прикидывая пути и способы обрести свободу, коли затеянное им дельце не выгорит.

Главное здание Морского корпуса находилось на границе затопленного города с Большой землей, начинавшейся в этом месте с южной набережной Обводного канала. Бывший Фрунзенский универмаг и стоявшие напротив него дома по Московскому проспекту опустились в воду метра на четыре, в то время как строения по другую сторону Обводного катаклизм полувековой давности не затронул. Хотя, в корне изменив жизнь города, именно он явился причиной того, что на территории бывшего Первого молокозавода был возведен двадцатипятиэтажный «Хилтон-отель».