Мне показалось, Фарлаг удивился.

— Я-то как раз из старой аристократии, — заметил он. — Но Праймы королевских кровей.

— Серьезно? — мне почему-то стало нехорошо. — Из великих королей?

Он едва заметно качнул головой, снова поднеся к губам стакан, в котором приглушенно звякнули льдинки.

— Нет, он потомок правителей небольшого королевства, находившегося чуть севернее Рейвена. Оно было одним из первых, присоединившихся к Республике. Но королевская кровь — это королевская кровь.

— Кровь у всех нас одинаковая, — возразила я. — Остальное предрассудки.

— Неужели? — хмыкнул он. — А ведь он единственный, кто отнесся к вам хорошо. Знаете почему?

Я отрицательно качнула головой.

— В новой элите нет благородства. Да, многие семьи относят себя к элите уже пять столетий, но они все равно черной завистью завидуют тем, в чьих родословных и тысячу лет назад были великие люди. Они очень боятся уронить себя, поэтому особенно нетерпимы к людям вроде вас. Старая аристократия в этом плане более снисходительна. Мы уверены в своем превосходстве и ничего не боимся. Но мы злимся. Злимся, что пять веков назад отчасти утратили свой статус. Злимся на нуворишей и их потомков, которых Республика сделала равными нам. И нас бесят те, кто продолжает лезть в высшее общество, не имея на то прав по рождению. А потомки королей… Они от рождения стоят так высоко, что ничего не боятся и ни на кого не злятся. Определенный кодекс чести заложен в них на генном уровне. Плюс воспитание, конечно, но кровь… Она определяет.

— Неужели вы действительно в это верите? — удивилась я.

— Это не вопрос веры, — возразил он. — Вы бы понимали это, если бы…

— Не была безродной дворняжкой?

Улыбка, скользнувшая по его губам, показалась мне удовлетворенной.

— Именно.

— Скажите, ректор Фарлаг, — неожиданно для самой себя поинтересовалась я с доброжелательной, как мне казалось, улыбкой, — а старая аристократия способна чувствовать свое превосходство, только унижая тех, кто не имеет возможности ответить?

Кажется, он очень удивился, потому что внезапно закашлялся, поперхнувшись дымом.

— Знаете, эта дрянь убьет вас, — добавила я, не дожидаясь ответа на вопрос.

— Вы думаете? — голос прозвучал немного сипло, но в нем снова послышалась насмешка.

— Это худшее, что поступает к нам из-за Занавеси, — я уверенно кивнула.

Если ректор и хотел парировать, то не успел: послышался приближающийся смех, и я едва успела отскочить к стене, скрытой во мраке, когда в наше тихое и темное укрытие ввалились хохочущие Реджина и еще одна девушка, имени которой я не знала.

— Прайм тобою очарован, Джина, — громким шепотом сообщила она.

— Наконец-то! Три года на него потратила, а тут еще эта фермерша…

— Она тебе не соперница, ты чего? Максимум он ее попользует пару раз из любопытства, но тут уже что делать, дорогая? Когда речь идет о мужьях вроде Прайма, такие вот эксперименты придется и после свадьбы терпеть.

— Да это сколько угодно, — фыркнула Реджина.

— Только ему об этом не говори! — возмущенно велела ей безымянная подруга. — Пусть чувствует себя виноватым и дарит тебе взамен украшения. Кстати, что это за благотворительность с платьем?

— Да ему сто лет, — отмахнулась Реджина. — Ты бы видела, в чем она собиралась прийти…

В этот момент в бокале ректора заметно звякнул лед и обе девушки испуганно ойкнули, едва не подпрыгнув на месте.