В эту ночь во сне Тенишев без конца читал какую то книгу, текст был отчетливым и ясным по смыслу, но утром медленно и неуловимо все растаяло перед глазами, еще закрытыми.

Тенишев замечал, что у себя дома, в деревне, не может говорить с Даней так, как раньше. Тот много читал и при разговоре подолгу мог размышлять, как будто объяснял сам себе прочитанное. Как раз было время «Бесов», «Братьев Карамазовых» – целыми днями Даня ходил с серыми томами этих книг. Тенишев почти всегда молчал и ловил себя на том, что украдкой оглядывается, будто боится, что кто то увидит его за странным занятием – разговором о книгах. Будто сам дом в своих пределах не разрешал Тенишеву стать другим, непривычным для него.

А вечерами, после наступления сумерек, молчание захватывало и Даню. Они бродили по длинной безлюдной улице, мимо редких освещенных окон, думая каждый о своем. Тенишев запрокидывал голову навстречу полной луне и улыбался. Даня курил, часто отряхивая сигарету, и дым при лунном свете был виднее, чем днем.

– Ну что, пошли домой. Молока попей перед сном, оно в сенях на столе, – говорил Тенишев, и они медленно возвращались.

Даня еще долго ходил вокруг дома, и Тенишев, сидя за столом в своем предбаннике, слышал его негромкие, неразличимые слова.

Этими звуками нарушалась не только привычная тишина, но и весь покой, часть которого держал, таил в себе Тенишев. Он нервничал и не мог понять: почему так нарушают покой ночного воздуха эти слова с правильным ритмом, похожие на повторение забытого заклинания?

Не удавалось уснуть до самого рассвета. Тенишев выходил в серый воздух, в который возвращались очертания предметов, неподвижные ветви деревьев, – и казалось, даже неосторожный шаг может разом встревожить и привести в движение новый день. Постояв несколько минут посреди этой тишины, Тенишев медленно, как во сне, шел обратно, гасил уже ненужный свет.

Угол дома, куст сирени взрывом взметнулся под крышу – как мало надо слов для воспоминаний – достаточно первого взгляда, первого шороха листьев по стене дома, чтобы оказаться рядом.

Вечерами он любил стоять на этом месте, подолгу вглядываясь в небо, и казалось, что коротко сверкнувшая звезда вот вот скатится по крыше и упадет рядом.

Почему то и Даня, бродя в темноте вокруг дома, останавливался в этом месте. Его слова были неразличимы, они растворялись в темноте, повторяя один и тот же ритм. Так старуха шептунья наговаривала на воду, держа кружку обеими руками, покачиваясь, словно убаюкивала ребенка.

Тенишев прислушивался к шепоту Дани, и время уже шло одинаковыми мгновениями, невидимый маятник повторял и повторял одинаковый смысл. И после того как Даня уходил, Тенишев чувствовал, что исчезли все слова, которые он мог подумать, и осталось только покачивание темного пятна перед глазами.

Яркий свет от лампы был не нужен – глаза все равно были закрыты. Тенишев представлял, как Даня кружит где то рядом возле дома. Казалось, что звездное небо при этом поворачивается в обратную сторону.

Тенишев замирал за столом, он представлял, что закрытая дверь отделяет его от собственной жизни, непроизнесенных слов, осыпающихся беззвучно в темноте, как последние, спешащие к земле листья.

Однажды, чувствуя, что Даня где то рядом, Тенишев толкнул дверь. Свежий воздух рванулся навстречу. Силуэт Дани угадывался на фоне светлеющего неба. Он повернулся, сделал шаг навстречу.

«Как похоже на странную дуэль с этим человеком, и как странно звучат его слова в темноте, – думал Тенишев, закрывая дверь. – Достаточно самому произнести вслух слово, и кажется, что ты до этого не существовал».

Утром, проснувшись с закрытыми глазами, Тенишев долго лежал и старался вспомнить, о чем же думал прошедшей ночью.

«Непроизносимые слова, – думал он с улыбкой, словно был счастлив в эту минуту.