— Сара, послушай меня, — сказал Викерс, выдвигая стул и садясь рядом. Он наклонился и взял меня за руки, говоря слишком тихо для остальных. — Просто послушай. Ты хрупкая молодая женщина.

Я засмеялась.

— Скажите это Майклу Шеферду.

Он сильно сжал мои руки, и я с удивлением на него посмотрела. Лицо у него было серьезное, голос звучал настойчиво.

— Ты в два раза меньше Майкла Шеферда. Он выстрелил в Вэлери, убил у тебя на глазах свою жену и признался в убийстве своей дочери. Это правильно?

— Да.

— Ты испугалась за свою жизнь.

— Да.

— Он угрожал убить тебя.

— Да.

— Затем он напал на тебя.

Я посмотрела на Викерса и поняла: он хочет, чтобы я солгала.

— У тебя не было выбора, ты должна была сопротивляться. Тебе удалось завладеть ножницами, и ты ткнула ими наугад.

Я кивнула.

— Когда он упал, ты не знала, что делать. Ты была в шоке, ты растерялась. Он умер, прежде чем ты успела подумать о помощи. Ты вымыла руки. Пока все это происходило, Вэлери пришла в себя настолько, что позвонила мне. Я послал сюда наряды полиции убедиться в твоей безопасности, и они нашли тебя в состоянии шока. Только когда приехал я, ты почувствовала, что тебе ничто не угрожает, и рассказала о произошедшем. Ты запомнишь все это?

— Вэлери…

— Забудь о ней, — сурово произнес он, — она сделает, как я попрошу.

— Это не имеет значения, — сказала я, и прозвучавшее в моем голосе отчаяние поразило даже меня. — Он узнает. И никогда меня не простит.

— Энди? С чего ты взяла? Он поймет, Сара. Кто-кто, а Энди поймет. Он сам бы это сделал, если б ты хоть как-то пострадала. — Он говорил еще тише, и его слова были слабым проблеском света во тьме, которая угрожала меня поглотить. — Живи своей жизнью, Сара. Забудь об этом и живи своей жизнью.

Мне хотелось верить, что это возможно, очень хотелось, но я знала: ничего не получится.

— Так не бывает, инспектор. За все нужно платить.

В глубине души я невольно надеялась, что ошибаюсь. Я не могла не думать, несмотря на свои слова, что заплатила сполна. Теперь я уж точно заплатила сполна.

Дом пуст. Мебели нет: продана, отдана на благотворительность, вынесена на помойку. Ковры содраны; полы остались. Стены голые с неясными пятнами на местах, где висели фотографии. Я обхожу его в последний раз, проверяя, не забыла ли чего-нибудь. Комнаты кажутся больше, потолки — выше. Ничто не нарушает тишины. В моем доме нет призраков — больше нет.

Я спускаюсь по лестнице, держась одной рукой за перила. Мои шаги отзываются эхом. На кухне полнейшая тишина. Наконец-то починили капающий кран. Часы унесли. Холодильник выключили.

Перед домом раздается шум, и я возвращаюсь в пустую прихожую. Там стоит он, глядя на картонную коробку на полу в центре прихожей.

— Это все?

Я киваю:

— Да.

Он садится на корточки и поднимает крышку, чтобы заглянуть внутрь. Несколько фотографий. Немного книг. Детская чашка и тарелочка с узором из ягод земляники.

— Налегке путешествуешь, да?

Я улыбаюсь ему и думаю: так или иначе, я увожу с собой очень многое. Он видит, как я улыбаюсь, и точно знает почему.

— Иди сюда, — говорит он, я подхожу и оказываюсь в его объятиях, словно всегда там и была. Он целует меня в макушку. — Я отнесу коробку в машину. Скажешь, когда будешь готова.

Я смотрю, как он уходит, потом снова брожу по дому. Я не знаю, что ищу. У меня есть все необходимое.

Наконец я выхожу на улицу и в последний раз закрываю за собой дверь.