— Он к нам спозаранку прибежал… Правда, без чемоданчика.
— Сам он себя допек… — ответил Власов. — Ушлый дядечка. Умелец. Девицу хотел мне подсунуть. Подловить. Не умер бы он с досады, когда узнает, что я не тот, за кого меня принял…
— Не умрет. Да мы ему пока и говорить не будем. Пусть себе думает что хочет. Ну что ж, побеседуем с Валерием Фомичом? — Корнилов вызвал секретаршу. — Пригласите гражданина Морозова.
Валерий Фомич вошел, щурясь от яркого солнечного света, и осторожно сел на предложенный Корниловым стул. С минуту все молчали, потом Валерий Фомич тихо спросил:
— Товарищ Корнилов, я ведь сам пришел… С повинной, — сказал и оглянулся на Власова.
— Ну что ж, гражданин Морозов, — ответил Игорь Васильевич и нажал клавиш магнитофона, — пришли, так рассказывайте. Лучше поздно, чем никогда…
— Но вы расцениваете мой приход как явку с повинной? — с надеждой спросил Морозов.
Власов понял: администратор очень боится, что ему скажут — какая же это явка с повинной, когда вас уже арестовать со дня на день собирались…
— Расцениваем, расцениваем, — сказал Корнилов. — Но учтите, многое зависит от того, насколько полно и чистосердечно вы расскажете о своем преступлении.
Валерий Фомич жалко улыбнулся.
— Повинную голову и меч не сечет…
— Вы что, торговаться к нам пришли? — рассердился Игорь Васильевич.
— Я, собственно, не знаю, с чего и начать… — тусклым голосом заговорил администратор. — В позапрошлом году на стадионе проводилось эстрадное представление «Живые шахматы», — решившись наконец, тихо начал он. — Меня попросили помочь… — Он поднял голову. Посмотрел на Корнилова.
— Рассказывайте, рассказывайте, — ободрил его Игорь Васильевич.
— Собственно, я взял очередной отпуск и оформился администратором на этом представлении. Его повторяли трижды. Времени на подготовку мало, театральные кассы отказались билеты распространять. Тогда я пригласил студентов. Из шахматной секции медицинского института. Сказал, что это дело важное. Пропаганда шахмат, и все пошло быстро…
— На общественных началах студенты билетики распространяли? — не то уточнил, не то спросил Корнилов.
Валерий Фомич потупился.
— Да, на общественных началах. Я только в ресторан их сводил. Заплатил по счету двести тридцать рублей. Это можно проверить. Они подтвердят. — Он вздохнул глубоко, словно перед прыжком в холодную воду. — Им причиталась зарплата. Пять процентов от общей выручки… За три представления больше десяти тысяч. Десять тысяч девятьсот. Ведомости на каждого я не составлял. Отчитывался расписками. Будто бы от имени председателя шахматной секции…
— Кому вы сдавали эти расписки? — быстро спросил Корнилов.
— В бухгалтерию городского шахматного клуба…
— И в прошлом году вы проводили эти игры?
— Да. Но только одно представление. Билеты распространяли студенты пединститута. Я заработал четыре тысячи. И еще на разнице в стоимости билетов четыре…
Власов сидел угрюмый и злой, слушая, как распинается о своих темных делишках Валерий Фомич. И признается, и одновременно страшится этих признаний, стараясь свалить все на обстоятельства, на случай. Наконец Константин Николаевич не выдержал:
— Что же у вас получается? Не помню, как родился, не видел, как состарился, не знаю, когда умру!
Валерий Фомич весь сжался, словно его ударили, а Корнилов посмотрел на Власова с укоризной. |