– А еще он хочет меня, – сказала Алипия. – Но это чувство не нашло взаимности.

– Знаю, милая, знаю. Конечно, согласившись на ваш брак, я мог бы решить целую кучу проблем, но не в моих правилах заставлять тебя. Его жена умерла как нельзя кстати. Бедная Ефросин! Не успели ее оплакать, как Варданес прискакал, до отказа набитый высокими фразами о необходимости «сцементировать два великих рода». Я не доверяю ему.

Марк решил, что тоже с удовольствием «сцементировал» бы Сфранцеза – замуровал его в крепостной стене, и еще одна вещь пришла ему на ум. Маврикиос, похоже, был человеком, который предпочитал слушать и говорить правду. Трибун чувствовал, что может задать ему щекотливый вопрос.

– Могу ли я спросить, что случилось со Стробилосом Сфранцезом?

– Ты хочешь знать, не разрезал ли я его на куски, как он того заслуживал? Нет, это тоже было частью договора, который составил Бальзамон. Бывший Император прожил остаток своей никчемной жизни в монастыре к северу от Имброса и умер два года назад. Надо отдать ему должное, Варданес поклялся, что не будет служить мне, если я убью его дядю, а он был нужен мне, черт бы побрал такого помощничка. Но хватит об этом. Я забыл свои обязанности хозяина. Возьми еще печенья.

И Император Видессоса, как любой другой гостеприимный хозяин, протянул блюдо римлянину.

– С удовольствием, – сказал Скаурус, взяв печенье. – Оно восхитительно.

– Благодарю за комплимент, – произнесла Алипия. Марк удивленно вскинул брови, а она продолжала слегка обиженная: – Меня воспитывали не во дворце, и слуг у меня не было. Я неплохая хозяйка… И кроме того, – она улыбнулась своему отцу, нельзя же всю жизнь только и делать, что читать исторические книги.

– Ваше Высочество, я похвалил это печенье раньше, чем узнал, кто его приготовил, – заметил Марк. – Но теперь оно нравится мне куда больше…

Он тут же пожалел о сказанном. Во всем, что касалось его дочери, Маврикиос был страшно подозрителен. Алипия опустила глаза. Даже если последняя реплика разозлила Императора, он не подал вида.

– Да, Бальзамон, он и вправду прирожденный царедворец, – хмыкнул Гаврас.

Уходя из комнаты, Марк подумал, что солдат, не владеющий искусством дипломатии, недолго продержится в Видессосе.

5

По длинной лестнице Мизизиос провел римлянина к выходу из императорских покоев и куда‑то исчез. Гонец, который привел трибуна во дворец, тоже пропал. Видессиане, видимо, уделяли больше внимания входу, чем выходу. У дверей стояли те же часовые, и их беспечность снова покоробила Марка.

На этот раз они просто спали перед самой дверью, их пояса с мечами были отстегнуты, а копья лежали позади шлемов. Это разгильдяйство вывело трибуна из себя. В кои‑то веки в Видессосе появился Император, которого стоило защищать, а эти разини решили хорошенько выспаться на посту. Такого римлянин стерпеть не мог.

– Встать! – рявкнул он и поддал ногой их шлемы.

Часовые вздрогнули и подскочили, лихорадочно отыскивая оружие. Марк зло засмеялся. Он осыпал ошеломленных бездельников всеми известными ему местными ругательствами и жалел, что с ним нет Гая Филиппа, который обладал даром жалить, как ядовитая змея.

– Если бы вы были моими подчиненными, вас бы здорово отхлестали, и не только словами, смею заверить, – заключил он.

За время этой тирады видессиане от замешательства перешли к раздражению. Старший из них, кряжистый ветеран, исполосованный шрамами, пробурчал, обращаясь к своему напарнику:

– Что этот грубый варвар тут строит из себя? – И с этими словами он ударил Марка по скуле.