И тут за спиной прозвучало:

— Слышь, а тебя кроме этого больше ничего не интересует?

От неожиданности Марк подскочил Джимбо вышел у него из-за спины и рассмеялся. Затем ткнул своим скейтбордом Марку в бок:

— Неслабо ты подпрыгнул!

— Просто не ожидал, — сказал Марк. — А ты чего так рано?

— Мама начала чудить, когда увидела утреннюю газету. Помнишь, коп нам показывал фотку пропавшего пацана?

— Шейна Ослендера. Да, я тоже читал про него. И что — запретила тебе ходить к фонтану, да?

— Пришлось дать ей слово... — вздохнул Джимбо. — Ну у тебя и видок! Ты что, всю ночь не спал?

Марк не мог рассказать Джимбо ничего из того, что случилось с ним с тех пор, как они расстались. Он чувствовал, что все это глубоко личное, как тайна, предназначенная для него одного.

— Да нет, спал отлично. Как младенец. Как бревно. Как мертвец. А скажи-ка, чувак, мне одну вещь. Как думаешь, дом этот правда пустой? Совсем-совсем?

— Опять двадцать пять, — проворчал Джимбо. — Спишь и видишь сходить на свалку пострелять крыс?

— Нет. Джимбо, без дураков, как ты  думаешь?

Джимбо бросил раздраженный взгляд на дом, затем посмотрел на Марка:

— Ага, значит, ты решил начать с этого? Узнать, пустой он или нет?

— Это только часть моего плана. Предположим, он пуст. В таких кварталах, как наш, пустующий дом — как бельмо на глазу.

— Ну да, пока народ не привыкнет... — сказал Джимбо. — И что здесь такого? Что-то я не пойму, к чему ты клонишь.

— К тому, что я, может, на днях заберусь туда. Чтобы убедиться наверняка

Джимбо всплеснул руками и отступил на шаг:

— Сбрендил? Приспичило посмотреть? Так смотри в окошко!

Марк знал, что не может сделать этого. Силовое поле удерживало его на расстоянии, не давая сойти с тротуара Ему было проще тайком вломиться в дом, чем подойти по дорожке, взойти на крыльцо и заглянуть в окно, в котором виден темный силуэт.

— Зайдем ко мне, я возьму доску, — сказал он.

Весь остаток дня они скатывались с горок строительного мусора, пригорков и широких бетонных ступеней на заброшенной стройке в Берли, что в нескольких минутах на автобусе от дома Марк с трудом сдерживался, чтоб не говорить о доме номер 3323 по Северной Мичиган-стрит, и Джимбо был так ему за это благодарен, что взял на себя труд обходить опасную тему всякий раз, когда разговор приближался к пресловутому дому. Они нашли себе укромное местечко. Никто из ребят постарше не показывался — никто не потешался над ними и не покушался на снаряжение. Им не встретилось ни одного надменного скейтбордиста-одиночки — как это порой бывало, — который попытался бы пристыдить их, сравнивая свою блестящую технику катания с их техникой. Оба, Марк и Джимбо, сделали по три неудачных попытки перепрыгнуть трехфутовый разрыв в бетонном парапете; они оцарапали запястья и заработали синяки на голенях — пустяковые ссадины. Около полудня друзья скатились на квартал пониже к закусочной подкрепиться двойными чизбургерами с беконом, картофелем фри и шоколадным коктейлем и, пока с жадностью уплетали все это, пришли к согласию, что Эминем изменил хип-хоп навсегда, ну да, и что Стивен Мерритт лучше всех исполнял песни Стивена Мерритта. После ланча они покатили обратно на своих прекрасных досках на стройку и, потирая свежие ушибы, решили еще разок попытаться перелететь через этот чертов парапет. Каждый из них сделал по одной послеобеденной попытке и, говоря словами Эминема, спросил у мира, может ли он уделить им немного внимания. Оставшуюся часть дня все было так — если не считать нескольких несерьезных падений, — словно они оба никогда не ошибались. Они сели в автобус и вернулись на бульвар Шермана в счастливом и гордом изнеможении, поглаживая ссадины и синяки, как медали.