– Это уже кое что, – заметил Горелый. – Теперь дело пойдет.

– Какое еще дело? – На этот раз патрульный развернулся, чтобы посмотреть, кто тут такой умный.

– Такое, как надо. Сейчас проблюется и малость придет в себя. Сможете даже с ним поговорить.

– На хрен мне эти разговоры? – огрызнулся патрульный.

– А на хрен ты его сюда притащил? – парировал Горелый.

Ответа ни у одного из патрульных не нашлось. Возможно, только теперь оба начали осознавать глубинный смысл поставленного вопроса: они, и в самом деле, привезли с собой нудную и кропотливую работенку, подхватив с тротуара крепко вмазавшего мужика, который не совершил ничего противоправного, за исключением злоупотребления спиртным.

В этот момент дверь дежурного отделения распахнулась и из влажного мартовского сумрака в помещение шагнул мужчина.

Новый посетитель был одним из тех сотен тысяч, если не миллионов невысоких русоволосых мужчин среднего возраста, которые носят мушкетерские бородки и при этом тщательно бреют усы.

На фоне сыскаря Шполы в потертой, но все еще добротной кожанке, Горелого в теплой камуфляжной куртке, купленной на вещевом рынке в Конотопе, расхристанных потных пацанов в форме и задержанного на полу, облаченного в когда то светлый длиннополый плащ, этот господин с бородкой выглядел явлением с другой планеты.

Занятые своими проблемами Шпола и Горелый, может, и вовсе не обратили бы внимания на «мушкетера», если бы он, немного потоптавшись на месте (как бы собираясь с важными мыслями и намереваясь сделать шаг, на который долго не решался), сам не обратился к ним:

– Прошу прощения, а мне куда?

Вопрос прозвучал так непосредственно и наивно, что Горелый не нашел ничего лучшего, как ответить в тон:

– Туда!

– Нет, я серьезно, – проговорил «мушкетер».

– Ну так и я серьезно!

– В зависимости от того, что у вас за дело, что вам требуется, – вмешался Шпола.

Прогноз Горелого тем временем сбывался. Пьяный начал мало помалу приходить в себя и адекватно воспринимать окружающее. Поднявшись на четвереньки, он тряс головой и стонал, соображая, куда попал и что успел натворить. Патрульные пока не трогали его: все худшее, что могло случиться с ними этим сырым вечером, уже случилось.

– Жизни и смерти, – вдруг произнес «мушкетер».

– В каком смысле – «жизни и смерти»? – не сразу включился Шпола.

– Речь идет о жизни и смерти, – терпеливо пояснил мужчина и добавил: – Моей. Я должен умереть. Мне сказали…

– Уважаемый, – со вздохом произнес Горелый, – если бы каждому из нас не пришлось когда нибудь умереть, на планете Земля давно уже не было бы свободного места. И все мы, – он жестом обвел присутствующих, – начали бы убивать друг друга гораздо чаще, чем это случается теперь. Без смертей человечеству попросту стало бы тесно.

– Я вижу, вы меня не понимаете. – «Мушкетер» буквально излучал терпеливость. – Поэтому и спрашиваю, куда мне пройти, чтобы кто нибудь выслушал меня и принял хоть какие то меры.

– Какие именно? – Шпола уже жалел, что ввязался в этот разговор. Среди девяноста тысяч жителей Конотопа наверняка есть с десяток еще незнакомых ему городских сумасшедших.

– Чтобы я не умер, – лаконично ответил «мушкетер».

Задержанный пьяница тем временем с трудом поднялся на ноги, с отвращением разглядывая свои загаженные ладони.

Андрей решительно извлек из кармана служебное удостоверение:

– Уголовный розыск.