* * *

Наступила ночь. Бойцы «Вотана» уже успели высушить свою одежду и отогреться. Они поужинали, и теперь большая их часть спала на соломе, расстеленной на полу Дворца культуры. Однако фон Доденбург не мог заставить себя отдыхать. Его голова была переполнена ужасными мыслями о том, что случилось по вине Стервятника с несчастными «фронтовыми подстилками». Все это клокотало и требовало излияния, и Куно знал, что только сейчас можно поднять этот вопрос в разговоре со штандартенфюрером Гейером. Завтра они столкнутся с наступающими русскими частями, и тогда будет уже поздно говорить об этом.

Фон Доденбург побрился — впервые за последнюю неделю. Почистив форму — настолько, насколько это вообще было возможно в условиях, в которых он находился, — он вышел из Дворца культуры на обжигающий холод. Звезды ярко сияли на небосклоне.

Штаб Стервятника располагался в одной из изб рядом с церковью. Фон Доденбург подошел к дому и сказал стоявшему у дверей часовому:

— Можешь пойти и погреться на пять минут. Под мою ответственность.

Штурмбаннфюрер не желал, чтобы кто-то услышал то, что он собирался сказать сейчас Стервятнику.

Удивленный этой неожиданной поблажкой, часовой поспешил в ближайшую теплую избу. Он весь замерз, и его не требовалось уговаривать дважды.

Коротко постучав, фон Доденбург дернул дверь и вошел в штабную избу.

В избе, помимо Стервятника, находился Крадущийся Иисусик, что-то говоривший своему патрону. Гейер слушал его со скучающим видом, точно ему было совсем неинтересно то, что сообщал ему адъютант.

Отдав им обоим честь, фон Доденбург посмотрел на Крадущегося Иисусика и произнес:

— Гауптштурмфюрер, я хочу, чтобы вы стали свидетелем того, что я сейчас скажу.

У Крадущегося Иисусика от удивления отвисла челюсть.

— Свидетелем… свидетелем чего? — пробормотал он. А Стервятник уставился на фон Доденбурга с таким видом, точно увидел его впервые в жизни.

Не глядя на адъютанта, фон Доденбург бросил прямо в лицо своему командиру:

— Хочу проинформировать вас, господин штандартенфюрер, что, как только мы выберемся к своим, я собираюсь предъявить вам ряд обвинений.

Гейер воспринял эту новость с удивительным спокойствием.

— Понятно, — тихо проговорил он, — и каковы же будут эти обвинения?

— Обвинение первое, господин штандартенфюрер: дезертирство перед лицом противника. Вы отдали приказ нашему подразделению отойти, не получив на этой санкции от вышестоящего начальства.

На Стервятника это не произвело никакого видимого впечатления.

— Полагаю, фон Доденбург, вам отлично известно, почему я так поступил. Я уже излагал вам свои доводы. Что еще?

— Есть кое-что еще. — Фон Доденбург почувствовал, как в груди у него неудержимо вскипает ярость; на его правом виске задергалась жилка. Но он старался держать себя в руках. — Вы бросили на произвол судьбы колонну женщин-военнослужащих из вспомогательных частей вермахта, которые встретились вам по пути. В результате все эти женщины были изнасилованы, а затем убиты русскими казаками.

Это обвинение фон Доденбурга, судя по всему, достигло своей цели. Стервятник внезапно резко выпрямился. Лицо его побагровело.

— Что вы сказали, штурмбаннфюрер?

Фон Доденбург повторил свое обвинение. «Ну, теперь-то этому наглому выскочке точно конец: Стервятник немедленно разжалует его в ССманны», — подумал про себя Крадущийся Иисусик.

— Разве у вас есть какие-либо доказательства для того, чтобы подкрепить столь смехотворное утверждение? — закричал Гейер.

— Мне удалось спасти одну женщину из числа тех, что вы бросили по дороге.