– Я хотел вручить ей это. Вообще-то мы пока еще не очень хорошо знаем друг друга.

Барон с веселым любопытством посмотрел на молодого человека, наивно признающегося, что он не является другом Эллиты. Затем произнес с иронией, смягченной вежливостью или, возможно, природным добросердечием:

– Очень хорошо Эллиту не знает никто. В том числе и сама Эллита: она находится еще в стадии становления. – Он поколебался секунду, а потом скромно, почти смущенно добавил: – Я ее дедушка, – казалось, давая понять, что и он тоже не очень хорошо знает Эллиту и что по существу все мы находимся в одинаковом положении по отношению к этому необыкновенному созданию. Затем он пояснил, главным образом самому себе, словно убеждая себя в том, что его внучка не виновата в том, что является не просто ласковым и красивым ребенком: – Это я ее воспитал.

Тут он задумался, возможно, предавшись ностальгическим воспоминаниям: казалось, он припомнил множество смешных и очаровательных историй, причем все сразу. Потом на губах у него появилась лукавая улыбка и он продолжил:

– Хотя воспитывал я свою внучку в общем-то не один. Эллитой уже лет десять занимается одна дама, которая носит смешные шляпы с перьями, – что-то вроде учительницы или гувернантки, вы, может быть, приметили эту своеобразную женщину? Хотя нет! Вы ведь здесь впервые. Сначала она кажется немного смешной, но она замечательный человек, и я оставил ее у нас на службе, хотя моя внучка уже давно не нуждается в ее услугах. Когда-то она была замужем, но все равно это самая настоящая, до мозга костей, старая дева, и мы называем ее «Мадмуазелью».

При этих словах в комнату вихрем влетела слегка запыхавшаяся и смеющаяся Эллита, которая уже давно не нуждалась в услугах моей тетки. Вслед за ней вошли другие девушки, и в темное пространство библиотеки, словно поток воды через плохо задраенный люк корабля, ворвался поток веселья. Эта маленькая свита из нимф остановилась перед нами. Эллита узнала меня и, улыбнувшись, протянула руку, которую мне хотелось всю осыпать поцелуями, но которой «племянник Мадмуазели» не смел даже коснуться. Однако появление моей любимой в образе принцессы, окруженной придворными, среди которых, к счастью, не было девушки с косым взглядом, оказалось лучом солнца, избавившим спящего от дурного сна. Мгновенно все стало простым и ясным: я снова любил Эллиту, и в один прекрасный день она должна была полюбить меня. Лицо моего соперника растворилось в забвении, которое обычно следует за пробуждением: я начинал понимать, что этот юноша был всего лишь порождением моего беспокойного ума. Он перестал существовать в тот самый момент, когда Эллита остановила на мне свой взгляд, улыбкой прогнав злые чары ревности, порой населявшей мои грезы чудовищами: уже одно только присутствие моей любимой делало нелепыми тревоги, пошлость которых заставила меня вздрогнуть от стыда. (Хотя было неясно, проснулся я по-настоящему или же расстался с моим кошмаром лишь затем, чтобы поменять его на более приятный сон.) Эллита задержалась возле меня на мгновение, стоя с книгой в руке, еще не двигаясь, но уже подрагивая от предвкушения дальнейшего полета, словно опустившаяся на цветок бабочка. Она, казалось, вопрошала меня взглядом, может быть, ожидая, что я добавлю к своему подарку что-то вроде комплимента, но я молчал: я вдруг ощутил, как время несется мимо меня, словно распрямившаяся пружина, и чувствовал, что через секунду будет уже поздно, что Эллита уйдет прочь вместе с подругами, снова исчезнет в вечном танце грации и беспечности и окончательно забудет обо мне. Однако я словно окаменел: на самом деле я все еще спал и чувствовал, что я так же не в состоянии сдвинуться с места или произнести какую-нибудь фразу, как если бы я лежал в постели, объятый сном, лишенный возможности пошевелить рукой или ногой.