— Зачем это все делается? Неужели для того, чтобы имя Пушкина надолго набило оскомину? Чтобы закрыть пушкинскую тему еще лет на двести?… А может быть, и навсегда…

В зале возмущенно шушукались, а на трибуне, как черт из табакерки, появился косматый человек с взъе— решенной бородой. Я так и не понял — появился он по программе или, что называется, «не в силах молчать»? Зал его встретил аплодисментами. И человек, удивительно похожий на лиговского бомжа, набросился, не стесняясь в выражениях, на несчастного директора. Он упрекал его за то, что тот до сих пор оплакивает Пушкина, как «свежего покойника», а Дантеса до сих пор считает чуть ли не «заказным киллером». (Хотя про Дантеса директор ни словом не обмолвился.) Потом эрудированный бомж заговорил об «историческом сознании», которого начисто лишена Россия. В отличие от всех цивилизованных государств Россия, оказывается, до сих пор живет «рабским, феодальным мифологическим сознанием». Русские мужики пьют так, будто бы только что проводили в несчастный поход полки князя Игоря, любой кавказец может запросто овладеть русской женщиной, потому что они (русские женщины) хранят в генах память о татаро-монгольских насилиях. Натали в этом месте больно толкнула меня локтем. А зал довольно хохотал. Бомжа обожали за язвительный ум, за грубую резкость, за голую правду…

Закончил он свое выступление, потрясая в такт словам тощим кулачком, будто забивал гвозди в фоб несчастного директора:

— Хватит рыданий над «свежим покойником»! Слава предпринимателям, превратившим классика в кич! Пушкина — в музей для чокнутых почитательниц! К черту мифы! Займемся наконец делом!

Ему бурно аплодировали. Натали смотрела на меня удивленно. Я тоже не понимал, каким делом хотел заняться бомж и почему Пушкин так сильно мешал ему в этом? Бомж, оскалив гнилозубый рот, устало отмахивался с трибуны от своих поклонников. Тут же, на трибуне, он сунул в рот «беломорину» и прямо со сцены, шумно хлопнув дверью, вышел в фойе.

Из-за столом президиума поднялся «пожилой ангел». Рукава-крылья его накрахмаленной сорочки торчали вызывающе, как у орла, готового ринуться из-под облака на жертву. Я думал, он сейчас набросится на распоясавшегося бомжа, — ничуть не бывало. Торжественно и грозно Критский объявил выступление французского гостя, профессора русской литературы мсье

Леона. И пока профессор поднимался из зала на высокую сцену к трибуне, Критский, грозно обведя очами зал, начал демонстративно аплодировать. Взмахи крыльев-рукавов задали темп всему залу. Счастливо улыбающийся профессор появился на освещенной трибуне под дружное скандирование. Он начал свой сенсационный доклад с благодарности за то чувство счастья, которое он, француз, испытывает среди российской элиты. Он чувствует здесь себя как дома. Потому что интеллектуальная Россия ничем не отличается от интеллектуальной Европы. И поэтому Пушкин — первый российский интеллигент — является общеевропейским достоянием! Сегодняшний юбилей поэта празднует вся просвещенная Европа!

Профессору шумно зааплодировали. Вдруг прямо перед нами поднялся какой-то здоровенный негр и начал что-то гортанно кричать по-французски. Зал смолк. Я спросил у Натали, что происходит. Она объяснила: негр очень обиделся на то, что Пушкина причислили к Европе. Он — этот здоровый негр — тоже потомок эфиопского вождя и не позволит европейцам нагло присваивать африканское достояние! Негра пытались успокоить соседи, но он только больше разгорячился, размахивая в воздухе какими-то бумажками.