Ладонь, прижатая к щеке, ощутила покалывание отросшей щетины. Боль разламывала висок.
Борисов все вспомнил, но боль была так сильна, что отвлекала. С перекошенным гримасой лицом он сидел и прислушивался к звяканью посуды на кухне. Хотелось уйти незаметно, не видя лица этой женщины, но Борисов понимал, что это невозможно. Он закурил, и боль притупилась.
Комната была наполнена светом и уже не казалась странной и таинственной.
Борисов подошел к полкам, стал читать надписи на корешках. Большинство книг было на славянских языках. Были работы по древнерусской литературе.
«Славист», — решил Борисов. О прошедшей ночи он не хотел вспоминать. Он не питал неприязни к этой неожиданной женщине, был благодарен ей за теплоту, но было бы лучше, если бы он смог уйти, не видя ее теперь, днем.
Он услышал ее легкие шаги и напряг спину, не поворачиваясь к двери.
— Хотите умыться, Валя?
Борисов повернулся.
— Да, пожалуй, нужно, — сказал он, стараясь побороть неловкость. И, мельком взглянув ей в лицо, быстро вышел из комнаты.
В ванной он подставил затылок под струю холодной воды и долго стоял так, закрыв глаза. Боль в голове прошла, но чувство неловкости осталось. Он неприязненно смотрел в зеркало на свое посеревшее лицо.
— Кофе готов, — позвала Таня из-за двери.
Он пригладил волосы и вышел.
Стены небольшой кухни были облицованы бледно-розовым кафелем, такой же бледно-розовой была мебель. Все сверкало чистотой.
Борисов, избегая ее взгляда, сел на пластиковую табуретку, придвинул чашку.
Она села напротив, сказала негромко:
— Поешьте чего-нибудь.
— Спасибо, не хочется, — ответил Борисов и невольно взглянул на нее.
На Танином лице была мягкая и чуть растерянная улыбка. И от этой улыбки прошла неловкость. Борисов почувствовал, что и она испытывает то же состояние, и сказал, опустив глаза:
— Я здорово был пьян вчера.
— Ну, ничего. Не казнитесь. И я была не лучше.
Борисов поднял глаза. Ее лицо было печально, она задумчиво глядела в одну точку.
«Черт, красивая девушка… Что ей я?» — подумал Борисов.
И, будто отвечая на его мысли, Таня сказала:
— Я ведь давно вас знаю, Валя.
Борисов моргнул удивленно.
— Да, по рассказам Сергея.
— Что же он рассказывал? — с волнением спросил Борисов.
— Не то, что есть на самом деле. Я сразу поняла это, когда увидела вас. И потом эти ваши сказочные новеллы… — Она помолчала, рассеянно улыбнулась. — Вы совсем другой.
— А вы давно знаете Сергея?
— Да, десять лет, хотя последние годы мы виделись редко. Я его невеста, — она усмехнулась, — пять лет из этих десяти.
Борисов вздрогнул, отклонился назад, будто его ударили по лицу. И снова боль врезалась в левый висок. Он зажмурил глаза и сквозь зубы, превозмогая боль, спросил:
— Вы действительно?..
— Да, — твердо сказала она, прервав его.
Он открыл глаза и уставился в пластиковый пол, приложив ладонь к виску.
— Но зачем тогда, зачем все это? — устало спросил он.
— Мне казалось, что это нужно вам. А может быть, и мне самой, чтобы сжечь мосты, — тихо ответила она.
Борисов поднял на нее взгляд.
Она беспомощно, слабо улыбнулась, но глаза были полны слез.
6
Добравшись до дому, Борисов почувствовал смертельную усталость. Город показался ему переполненным людьми и машинами. Он старался сосредоточиться на этой своей усталости, на внезапно возникшем чувстве недомогания, потому что боялся думать о том, что произошло минувшей ночью. |