На экране рентгеновского аппарата — грудная клетка со слегка размытыми очертаниями.

— Поближе, — командует Барран.

— Бр-р, холодно.

Изображение становится четче. Аппарат выключается, и в комнате зажигается свет За экраном стоит служащая СИНТЕКО лет двадцати пяти, проходящая осмотр у Баррана, облаченного в белый халат. У нее подходящий для данной ситуации безразличный вид. Поднимаясь со стула, Барран говорит:

— Можете одеваться. Давно вам делали эту пробу на туберкулез7

— В прошлом году, — отвечает служащая.

Выходя из аппарата, она застегивает на груди верхнюю часть платья, которую перед тем опустила, — платья из оранжево-розового джерси. Это нечто вроде униформы. В рабочее время все служащие компании одеты одинаково: мужчины — в серое, женщины — в оранжево-розовое. И у всех на груди красная табличка с надписью «СИНТЕКО».

Осмотр проводится в конференц-зале, освещаемом сверху большим плоским подвесным плафоном. Вся ненужная сейчас мебель — стол и кресла — сдвинута к одной из стен, чтобы освободить место для необходимого Баррану медицинского оборудования.

Пока служащая заканчивает одеваться, Барран проходит в соседнюю комнату, поменьше. Его ассистентка, мадемуазель Аустерлиц, сидит там за металлическим столом и отбирает карточки проходящих обследование. Не глядя на Баррана, она протягивает ему одну из карточек. Тот наклоняется над столом

— черкнуть несколько слов и расписаться.

— Пригласить следующего, доктор? — спрашивает мадемуазель Аустерлиц.

— Пока не надо. Я вам скажу.

Девушка встает. Она проходит мимо него, направляясь к ящику с карточками. Внезапно выпрямляясь, Барран хватает ее за предплечье и, испуганную, поворачивает к себе.

— Вы вообще-то умеете смотреть людям в глаза? — сухо спрашивает Барран.

Даже сейчас мадемуазель Аустерлиц отводит взгляд в сторону. Губы ее подрагивают, как у обиженного ребенка.

— Вам не по вкусу моя физиономия? — продолжает Барран.

Ответа нет. Девушка упрямо смотрит в пустоту.

Неожиданно Барран берет ее за плечи, властно притягивает к себе и целует в губы. И тотчас — она не успевает сделать даже движения — отшвыривает ее от себя.

Вот теперь она смотрит прямо на него. В ее больших глазах читаются изумление, стыд и гнев, но она не отводит взгляда.

Такой Барран ее и оставляет. Он возвращается в конференц-зал и закрывает за собой дверь. Служащая, которую он обследовал, уже ушла через другую дверь, выходящую в коридор, и Барран проверяет, что и эта дверь заперта надежно. Дальнейшее он совершает заранее выверенными движениями, не колеблясь и не теряя ни секунды.

Он берет на столе налобный фонарь, которым пользуется при осмотре. Закрепив его на голове, подходит к большому металлическому шкафу, стоящему у одной из стен, и отодвигает его с одной стороны. Ровно настолько, чтобы просунуть сзади стул и встать на него.

В стене, на уровне его глаз, — вентиляционное отверстие размерами примерно пятнадцать на пятнадцать сантиметров, надежно закрытое решеткой. За толстой стеной — темнота.

Барран включает фонарь. Луч света перемещается к левой стене и останавливается на вмурованном в стену сейфе. В центре стальной дверцы — маховик и семь оцифрованных ручек.

Барран гасит фонарь, и все погружается в темноту.

Ночь рвут прожектора, трезвонит колокол, беснуется толпа, запряженные кони широким аллюром мчатся по дорожке, видны разноцветные курточки жокеев: на ипподроме в Венсанском лесу заканчиваются скачки.

В то же самое время с ипподромной стоянки выезжает роскошный черный «роллс-ройс». Внутри едущего автомобиля, за стеклами которого проносится Венсанский лес, на одном из столиков сзади стоит доверху наполненный стакан.