А тут, видимо, еще и генеральские прокурорские погоны Турецкого стали невольно тем магнитом, который притягивал к себе внимание присутствующих. Не дураки же ведь собрались, понимали, что к чему. Значит, считали, что лучше в иных ситуациях проявить инициативу самому, нежели дожидаться, когда тебя вызовут для дачи показаний. И хотя лично ты ни в чем не виноват и никаким боком к трагедии отношения не имеешь и вообще ни к чему непричастен, да ведь мало ли куда вдруг вывернет кривая! А доверительность — она гораздо лучше. Всегда можно повторить: да я, ребята, с милой душой, мне таить нечего, вот он я, весь открыт перед вами… как чистый лист протокола.

Но военная публика была интересна Александру Борисовичу лишь в том плане, что она худо-бедно, однако все же помогла ему составить в воображении контуры образа бывшего генерала. Своего рода фоторобот, близко похожий на искомого человека, портретное сходство с которым ты в своем сознании подменяешь основными, чаще всего противоречивыми чертами данного конкретного характера. И, уже исходя из них, пытаешься понять логику поступков названного человека.

Александр Борисович не знал еще, почему именно от этой «печки» он решил «танцевать», но чисто интуитивно полагал, что причины всех следствий, тем более трагических и особенно когда речь идет о людях неординарных и, опять-таки, противоречивых, они, эти причины, как правило, упрятаны глубоко в прошлом каждого из них. Иначе говоря и перефразируя известную поговорку, что, кстати, обожает делать дочка Нинка, «ищи, папуля, где собачка порылась!» Ох уж эта подрастающая молодежь! А впрочем, даже степенные англичане имеют на этот счет давно утвердившееся мнение, будто в шкафу у каждого почти наверняка спрятан некий скелет. Стоит лишь приоткрыть тайную дверцу того шкафа.

Ну хорошо, это — военные.

Так уж получилось, что Турецкому пришлось не столько сидеть за столом, выслушивая речь очередного оратора, отмечавшего высокие заслуги усопшего, сколько выстаивать в «курилке», изображая неподдельный интерес к тому, в чем его убеждал очередной обладатель широких погон, лично, близко и давно знавший покойного генерала. Они подходили сами, словно соблюдая при этом определенную, им одним ведомую очередь, а в их взорах читалось единственное искреннее желание всемерно помочь следствию, хотя… что говорить?.. дело-то, в общем, ясное. Но, может быть, а вдруг?.. И очередной генерал приглашал Александра Борисовича выйти и покурить. Потом Турецкий, вежливо благодаря, возвращался к столу, чтобы пять минут спустя снова удалиться в «курилку». Да когда ж наконец все это кончится, черт побери?! Ловя ироничный взгляд Реймана, Александр Борисович незаметно ему подмигивал и безнадежно вздыхал.

Вообще-то он теперь с большим бы удовольствием поменял военных «собеседников» на штатских. Но те почему-то не спешили делиться с «важняком» своими соображениями, которых у них наверняка тоже было предостаточно. Значит, были на то свои причины…

А в самом конце поминального вечера, когда явственно подступал уже момент традиционного превращения тризны в некий фарс, ну, в том смысле, что, мол, «пора и запеть, и что-то не слышится смеха», над сидящим Александром Борисовичем склонился еще незнакомый ему, относительно молодой мужчина в форме генерала гражданской авиации.