Изменить размер шрифта - +
Две-е-сти! Вы понимаете? А где взять силы, на кого опереться? И решили мы ко всему тому, что у нас есть и что уже делается к весенней кампании, подготовить дополнительно еще одну бригаду плугарей, двухлемешников. Думали, гадали. Женщин послать не можем. Это далеко, в Аксае. Людей нет. Решили обратиться к вам за помощью, к школьникам…

Вот так говорил председатель Тыналиев, суровый и замкнутый человек, ходивший в своей неизменной армейской серой шинели, в которой он, конечно же, мерз, в серой ушанке, с озабоченным заострившимся лицом, а сам молодой еще, скособоченный, с недостающими ребрами, с неразлучной полевой сумкой на боку…

Вот так говорил председатель Тыналиев, стоя у школьной доски с географической картой, возле той самой карты, на которой люди умудрились поместить все земли и моря, включая такие расчудесные теплые страны, как Цейлон, Ява, Суматра, Австралия, где живи себе в удовольствие и плюй в потолок…

Вот так говорил председатель Тыналиев в школе, топленной соломой, от которой больше сора на полу, нежели тепла. И когда он говорил, что надо на далеком Аксае поднять дополнительно сотни гектаров яровых для фронта, пар шел из его рта, как на дворе…

Вот так говорил председатель Тыналиев…

А за окном все вьюжило, кружило, задувало в щели. Султанмурату у окна было видно, как перетаптывался на ветру, как пытался укрыть свою голову от ветра запуржавевший председательский конь у столба. А ветер трепал ему гриву, запрокидывал набок распущенный хвост. Холодно было коню…

Да, тут тебе не Цейлон…

– Не от хорошей жизни я буду отрывать вас от учебы, – объяснил Тыналиев. – Это вынужденная мера. Вы должны понимать. После войны, а может, и раньше, буду жив, сам приведу этих ребят в школу и попрошу, чтобы продолжали учебу. А пока получается вот такая картина…

Потом говорил завуч. Потом снова Тыналиев. Когда в классе началось оживление – ребята стали тянуть руки: я, мол, я хочу на работу, – Тыналиев сразу внес ясность:

– Если кто думает, что мне нужны всякие ученики, тот ошибается. Кто плохо учится, тот плохо работает. А во-вторых, хорошему ученику потом легче будет догонять упущенное время. Ну вот ты, Султанмурат, вроде бы самый большой в классе…

Ребята зашумели:

– У нас Анатай самый большой. Ему скоро шестнадцать лет.

– Я не о возрасте сейчас. О росте говорю. Да и не это главное. Ну вот ты, Султанмурат, – снова обратился к нему председатель. – Ты в прошлом году огороды пахал, так ведь?

– Да, – ответил Султанмурат и встал с места. – Пахал на Аральской улице.

– На двухлемешном, четырехконном?

– Да, на двухлемешном, четырехконном, но я только помогал. То был плуг Сартбая, а его как раз взяли в армию. Огороды запаздывали. Аксакал Чекиш попросил меня помочь.

– Я знаю об этом. Потому с тебя и начал, – сказал председатель.

Все оглянулись на Султанмурата. Он поймал на себе взгляд Мырзагуль. Она глянула на него как-то по-особому, не так, как другие, и сама покраснела вдруг, точно речь шла о ней. И ему стало неловко от этого, даже сердце заколотилось.

– Я тоже пахал огороды! – выкрикнул с места Анатай.

– И я, – вставил Эркинбек.

Вслед за этим еще раздались голоса.

Но Тыналиев попросил тишины.

– Давайте по порядку, ребята. Дело тут серьезное. Начнем с учебы. Как у тебя с учебой? – опять обратился он к Султанмурату.

– Да не очень, – проговорил Султанмурат.

– Что не очень?

– Ну, не очень плохо.

– Но и не очень хорошо, – вставила все это время молчавшая Инкамал-апай. – Я ему всегда говорю: ты мог бы учиться гораздо лучше, во сто раз лучше.

Быстрый переход