– И он не примчался к тебе?

– Нет, он в это время гастролировал в Китае.

– А потом?

– И потом ничего.

– Вот сволочь! Это все его баба, я уверена.

– Я тоже. Но если даже Дэннелл считает его предателем…

– И все-таки связывается с ним!

– Ну, Антон Истомин – это бренд! И хорошие барыши. Так что… Бизнес, ничего не попишешь!

– И дом забрал.

– Пусть. Я уже ничего там не хотела.

– Догадываюсь, если даже шмотки все кинула.

– А знаешь, как было весело покупать все новое! Целое приданое! Я первый раз в жизни покупала шмотки, не считая каждую копейку, от души! С нуля так с нуля!

– А он хоть тебя не надул, этот Дэннелл?

– Нет. Рассчитался честно, и я бы даже сказала, щедро. У меня сложилось впечатление, что он хоть и крутой делец, но отлично понимал мое состояние.

– А вот скажи… Что, у Антошки действительно с тобой не было особых перспектив?

– Ерунда! У него уже было мировое имя, и я не сидела сложа руки, он был связан с крупнейшими фирмами звукозаписи и вообще… Но просто то, чего я добилась бы, скажем, через год, Дэннелл добьется через месяц. Только и всего. Я работала одна, а у Дэннелла десятки сотрудников. Так что я оставила Антона в хороших руках, совесть моя чиста. Но брата у меня больше нет. Все, Маш, о нем больше ни слова.

– Погоди, а если вдруг Антон приедет в Москву с концертами?

– И что?

– Ты пойдешь?

– Нет. Я просто уеду на это время из Москвы.

– То есть ты предполагаешь, что он все-таки может заявиться к тебе?

– Я не исключаю такой возможности. Когда сексуальный угар пройдет, он вспомнит, что у него был человек, который знал его лучше, чем он сам, и который готов был помочь в абсолютно любой ситуации, ему может стать грустно, и он захочет восстановить наши отношения. И даже скорее всего он будет биться головой об стену, но я его не прощу. Пойми, если бы он сам пришел ко мне и сказал: «Меня Дэннелл зовет к себе, ты сама понимаешь, как это важно и как почетно», – я бы, видит бог, не стала возражать. Конечно, у Дэннелла другие возможности… Но так – нет. Не прощу. А если даже формально прощу, то в душе – никогда. Я, Машуня, сделала все, чтобы освободиться от него, и я освободилась. И ни о чем не жалею. Я должна была сделать из него большого музыканта, я это обещала маме перед смертью, и я это сделала. А жалею я только об одном. О том, что рассталась с Иваном. Когда я его увидела сегодня… Но ведь и он мог уехать со мной, но не уехал.

– Ты и его считаешь предателем?

– Нет. Тут мы на равных. Я должна была уехать, а он, очевидно, должен был остаться.

– Ты его любишь до сих пор?

– Нет, Машуня. Моя беда в том, что я никого не люблю. Вот разве что Пафнутия… – решила я сменить тему.

– Что еще за Пафнутий? – ахнула Маша.

– О, это очень занятная история! Сижу я как-то в кафе…

– Уже в Москве?

– Да, вскоре после приезда. Настроение унылое – уж больно погода за окном скверная, и думаю: надо мне кота завести. У Антошки аллергия на животных, а я всю жизнь хотела иметь большого толстого кота. Сижу, мечтаю. А неподалеку мужик сидит. Лет сорок, ничего себе, видный, и явно нервничает, на часы поглядывает. Вдруг является девушка, молоденькая, красивая, как картинка в журнале. И о чем-то очень взволнованно начинает говорить, потом сует мужику под нос руку с бриллиантовой браслеткой.