В Вене он встретился с несколькими людьми, в том числе и с женщиной, известной как самая изощренная куртизанка в Австрии, чье тело не имело равных в Европе. Впрочем, суть их встречи не имела никакого отношения к ее профессии.
К пятнадцатому июля он достиг Санкт-Петербурга. Хотя столицу Российской Империи сотрясали забастовки рабочих, ему удалось несколько часов провести за беседой с монахом, известным как своею святостью, так и своими политическими связями.
Два дня он провел в пещере в Шварцвальде. И двадцать третьего, когда Австрия предъявила Сербии ультиматум, полковник Крейтон прибыл в Париж. Город гудел, возбужденный скандалом с Кайо, однако это не помешало полковнику встретиться с двумя художниками и одним издателем газеты. На ночном марсельском поезде он выехал в европейскую штаб-квартиру Иностранного легиона. Большую часть дня он провел в тамошней церкви, вслед за чем вернулся в столицу.
Двадцать восьмого июля, когда Австрия объявила войну Сербии, он взял билет в купейный вагон поезда, отправляющегося паромом в Лондон – невероятное достижение, учитывая царившую на Северном вокзале панику.
По прибытии в Англию он исчез.
2
Эдвард Экзетер прибыл из Лондона в Грейфрайерз в четыре часа пятнадцать минут пополудни. В субботу, в самый разгар лета маленькая станция была почти пуста. В Париже царила паника, да и в Лондоне поезда, следующие из столицы на море, брались чуть ли не штурмом. В Грейфрайерз стояла обыкновенная сельская тишь.
С чемоданом в руке он вышел из станционного здания. На дороге его ждал боджлевский «роллс», за рулем которого восседал Волынка собственной персоной.
– Чертовски славно с твоей стороны подхватить меня тут, Боджли, – сказал Эдвард, забираясь в машину.
– Рад видеть тебя, старина, – ответил Волынка. – Не против прокатиться немного? – Он только что не сиял от гордости: ну как же, разрешили вести «роллс»!
Вот так Тимоти Боджли отвез Эдварда Экзетера к себе в Грейфрайерз-Грейндж – отвез несколько кружным путем, но все же постаравшись не опоздать к обеду. Эдвард поблагодарил миссис Боджли за то, что та согласилась приютить его, прибывшего так внезапно. Собственно, он сам напросился в гости, но воспоминание об этом было для него слишком болезненным. Миссис Боджли убеждала его, что в этом доме ему рады всегда.
Потом следовал провал. Так бывает.
Он совершенно не помнил, что происходило на протяжении следующего часа. Какие-то обрывочные воспоминания о самом обеде – разрозненные страницы потерянной книги. Самым ярким воспоминанием было его огорчение от того, что на нем блейзер и шерстяные брюки. Он чувствовал себя, как бродячий пес, угодивший в питомник породистых собак. Один из его чемоданов украли в Париже, а купить себе что-нибудь пристойное из вечерней одежды в Лондоне он просто не успел. К тому же у него не было английских денег, а банки по субботам не работали.
Девять или десять лиц за столом ему запомнились смутно. Родителей Волынки он, разумеется, знал хорошо: мать – большую, громогласную миссис Боджли и отца – седеющего генерала с белоснежными усами на красном лице. Был еще майор Как-его-там, типичный колониальный вояка. Была вдова, леди Как-ее-там-еще, и викарий. И еще какие-то люди. Обрывки разговора о неизбежности войны… Майор пространно объяснял, как французы и русские словно жернова разотрут бошей в порошок. Все соглашались, что война закончится к Рождеству.
И позже, когда дамы оставили мужчин беседовать за портвейном и сигарами, разговор опять зашел о войне, о том, что давно пора преподать немцам хороший урок, о том, в какой род войск запишутся Эдвард Экзетер и Тимоти Боджли, о том, как им повезло, что они так молоды и могут служить в армии.
Вечер завершился пением патриотических песен у рояля, вслед за чем все разошлись – рано, ибо утром генералу предстояло выступать в церкви. |