Как только Якуб очутился на знакомой улице, он тотчас же забыл все тревоги и волнения. Все дурное, случившееся с ним в пути, вспоминалось теперь, как неприятный сон. А явью был дом и его любимая Бухара, всегда красивая и праздничная. Уже цвели белые акации, протягивая к прохожим свои душистые гроздья цветов. Солнце весело играло в журчащих арыках, а на крышах глинобитных домов ремесленников алели никем не посаженные дикие маки. В ясном небе четко рисовались купола мечетей и минаретов. Якуб прошелся по оживленным улицам и подумал, как ему все здесь близко и дорого. Вот гнездо аиста на куполе минарета. Вот медленно передвигается на общипанном ишачке старый горшечник. Даже непонятно, как он умудрился так нагрузить крошечное животное. А вот спешит на базар башмачник. Через плечо у него висят связки сафьяновых башмачков для юных красавиц, на голове целый тюк выделанных кож. Он идет стройный, слегка покачиваясь под своей ношей, и седая борода никак не говорит о его старости. Глаза у него веселые и молодые. Прошли две женщины в легких накидках, небрежно наброшенных на черные косы. Звякнули серебряные браслеты, сверкнуло янтарное ожерелье. Они весело смеются. А может, ему кажется, что все так веселы? Он заглянул в калитку своего медресе, где втайне от мудариса мальчуганы гоняли тряпичный мяч. Святотатство!.. Но они этого не помнят, они боятся только наказания старого мудариса, а не кары господней.

У мавзолея Исмаила Самани Якуб остановился и залюбовался каменным кружевом строения. Здесь было пустынно, и Якуб остановился под цветущей яблоней и подумал, что вот сейчас, когда здесь благоухают розовые цветы яблони, кажется, что мавзолей этот говорит не о смерти великого правителя династии саманидов, а напоминает о жизни, которая была и будет на этой древней земле.

На базаре все привлекает взор. Глаз не нарадуется на златотканые шелка, словно созданные для царского праздника. А разве не красивы яркие полосатые ткани для халата, циновки и ковры, горы сушеных фруктов, орехи и халва, самая сладкая на свете, какую умеют делать только в Бухаре!

Тучи мух носятся вокруг сластей, расставленных на земле и манящих к себе оборванных мальчишек. Дым и чад вокруг жареной баранины, которую только что разделали и тут же обжарили на раскаленных угольях. Веселый звон в рядах медников и чеканщиков, предлагающих свои сверкающие на солнце светильники, чаши, чайники и кувшины, блюда и тазы, сделанные навечно, на три-четыре поколения. Об этом и кричат медники, зазывая к себе покупателей. И покупатели идут. Вот остановился высокий осанистый всадник на черном коне. На нем алая чалма и темный шелковый халат. Он выбирает большое блюдо красивой чеканки и долго торгуется с мастером-чеканщиком, который клянется всеми святыми, что целых полгода делал эту замысловатую чеканку. Почтенный всадник, должно быть, покупает подарок невесте. Под ним резвый конь в богатой сбруе, на нем дорогой шелковый халат, но он не любит бросать деньги на ветер и несколько раз уходит, прежде чем, получив изрядную уступку, отсчитывает чеканщику серебряные дирхемы.

Но вот и дом. Навстречу к нему спешит мать. Она легко коснулась лица сына, погладила щеки и вдруг зарыдала.

– Что случилось, какая беда стряслась?

– Прости, сынок! Мне бы радоваться, а я печалюсь.

– О чем же?.. – недоумевал Якуб.

– Ну, вот и Якуб вернулся! – воскликнул радостно Мухаммад.

Он был на складе, где хранились товары, и, услышав голос сына, поспешил к нему.

– Что-нибудь случилось, отец?

Но и отец как-то непривычно, с печалью посмотрел на Якуба и только кивком головы дал понять, что ничего не случилось.

– Как же до вас дошло, что я был в опасности и чуть не угодил в яму? – удивился Якуб. – Не горюйте! Я не боюсь. Я снова поеду с твоим поручением, отец.

– О чем ты говоришь, Якуб?

И Якуб долго и подробно рассказывал обо всем, что приключилось с ним во время пути, и тут Лейла, уже не сдерживаясь, плакала, думая о том, какая могла случиться беда с ее сыном.