Что то черное мелькнуло и пропало в кукурузном поле за прудом, но я не успела ничего разглядеть. Я подбежала к лесу кукурузных стеблей и принялась раздвигать их руками в надежде найти преступника. Но лишь вспугнула полевых мышей, которые прошмыгнули мимо меня и скрылись в зарослях рогоза, окаймлявших пруд.

Я пожала плечами. Во всяком случае, компанию я не искала. Я пошла в сторону дома, но остановилась при виде охапки полевых цветов, оставленных на северном берегу пруда. Грациозные ветви ивы протягивали свои руки к цветам, аккуратно связанным в букет. Опустившись на колени, я прикоснулась к дикой моркови, венерину башмачку, рудбекии. Потом окинула взглядом поле кукурузы, недоумевая, для кого они были оставлены.

– Раз уж вы пришли, – сказала Сара, вручая мне миску гороха, – можете помочь.

Подняв глаза от кухонного стола, я сдержалась и не стала говорить, что я и так помогаю, просто находясь здесь. Благодаря моей жертве Кэти тоже сидела здесь со своей миской гороха, она чистила его с замечательным усердием. Немного понаблюдав за ней, я поддела ногтем большого пальца створки стручка, который раскололся как орех, совсем как у нее.

– Neh… Englische Leit… Lus mich gay!

Через открытое окно кухни к нам донесся негромкий, но твердый голос Аарона. Вытерев руки о фартук, Сара выглянула во двор. Потом, затаив дыхание, заторопилась к двери.

Я услышала английскую речь. И сразу же повернулась к Кэти.

– Останься здесь, – велела я и вышла во двор.

Аарон и Сара, закрывая лица руками, пытались скрыться от небольшой группы фотографов и репортеров, нагрянувших на ферму. Один из новостных микроавтобусов имел наглость припарковаться рядом с багги Фишеров. Репортеры выкрикивали десятки вопросов, желая узнать все – начиная от беременности Кэти и кончая полом мертвого младенца.

Убаюканная тишиной и покоем сельской фермы, я не учла, что пресса моментально откликнется на протоколы суда, касающиеся амишской девушки, обвиняемой в убийстве первой степени.

Я неожиданно припомнила то лето, когда воображала себя фотографом и как то навела свой «Кодак» на ничего не подозревающего амишского мужчину в повозке. Леда закрыла объектив фотоаппарата, объяснив мне, что амиши следуют Библии, запрещающей идолопоклонство, и поэтому не любят, когда их фотографируют.

– Я все же сниму, – обидевшись, сказала я тогда, и, к моему удивлению, Леда кивнула, но с таким печальным видом, что я тут же убрала фотоаппарат в футляр.

Аарон оставил попытки уговорить репортеров уйти. Не в его привычках было устраивать сцены, и он мудро решил предложить себя в качестве мишени, чтобы оградить Кэти от их любопытных взоров. Откашлявшись, я приблизилась к месту стычки:

– Простите, но вы находитесь в частных владениях.

Одна из репортерш явно отметила мои шорты и топ, резко контрастирующие с одеянием Аарона и Сары:

– Кто вы?

– Их пресс секретарь, – сухо ответила я. – Полагаю, все вы сейчас совершаете незаконное проникновение, а это мисдиминор третьей степени, и вам грозит год тюрьмы и штраф в размере двух с половиной тысяч долларов.

Пытаясь определить мой статус, женщина в розовом английском костюме нахмурилась:

– Вы адвокат! Из Филадельфии!

Я взглянула на аббревиатуру на ее микрофоне, – действительно, она была из филиала городской вещательной компании.

– В настоящий момент ни моя клиентка, ни родители моей клиентки не могут дать комментариев, – ответила я. – Что касается скандального характера этого обвинения… – я ухмыльнулась, жестом указывая на коровник, фермерский дом, просторы полей, – скажу только, что амишская ферма не филадельфийский наркопритон, а амишская девушка не закоренелая преступница. Боюсь, все остальное вы услышите несколько позже на ступенях здания суда.