По коже Уго побежали мурашки, и он крепко стиснул зубы. Всего два месяца назад она висла на нем, восхищалась им, заверяла его, что никогда не сможет полюбить другого.

Обманщица, мошенница, шлюха! Полгода назад брат Лео предупреждал его о Натали и этом любвеобильном Джеффри Уайте. Уго отмахнулся от слухов, сочтя их простым трюком, призванным разрекламировать новый фильм. Теперь же он знал правду и, думая о своем непомерном самомнении, испытывал горечь. Только дважды в жизни его предавали женщины: его собственная мать и та единственная, которую он когда-то позволил себе полюбить. После того горького опыта он поклялся, что никому больше не позволит обмануть себя.

И вот снова угодил в ловушку, расставленную женщиной. Он так разозлился, что готов был расцарапать ногтями газетную фотографию красавицы Натали, улыбающейся слегка потрепанному новобрачному.

Зазвонил его личный телефон, номер которого был известен немногим, и, схватив трубку, Уго приложил ее к уху.

— Дорогой, только не отключайся. Мне необходимо, чтобы ты выслушал меня!

Ни лицо, ни крупное мускулистое тело никогда не изменяли Уго. Но при звуках этого чувственного голоса он сгорбился, а лицо застыло, как окружающие его мрамор и сталь.

— Через неделю европейская премьера. Нам нужна сенсация, чтобы люди заговорили о фильме. Я люблю тебя, Уго. Ты знаешь это. Но брак между нами невозможен. Неужели ты не можешь принять ситуацию такой, какова она есть?

— Ты чужая жена. Не звони мне больше, — процедил он сквозь зубы и швырнул трубку на рычаг так, словно это была ядовитая змея.

Тишина зазвенела у него в ушах сотнями крошечных ос. Он остался наедине с гнусным телефоном и проклятой газетой. Он остался один на один со всем остальным миром, который теперь будет смеяться над ним. Он был итальянцем до мозга костей. Выставите итальянца на посмешище — и получите заклятого врага на всю жизнь.

При мысли о такой перспективе темно-карие глаза Уго стали почти серебряными. Схватив газету, он швырнул ее в корзину для бумаг и смотрел, как она медленно планирует. Имя Натали Форэ никогда больше не попадется мне на глаза, поклялся себе Уго, и в этот момент ожил другой телефон. Он стиснул сильными пальцами серый пластик трубки.

— Я же сказал: никаких звонков! — выпалил он.

— Судя по тону, тебе уже известна новость, — протянул очень сухой голос.

Его сводный брат Лео. Этого следовало ожидать. Уго буквально упал в черное кожаное кресло.

— Если ты звонишь, чтобы сказать, что ты меня предупреждал, то послушайся моего совета и помолчи, — с мрачным видом предостерег его Уго.

— Могу я хотя бы посочувствовать? — с иронией спросил Лео.

— Ты можешь заниматься собственными делами, — бросил Уго, затем натянуто добавил: — Отец знает?

— Думаешь, мы сплетничаем о твоей личной жизни?

— У меня нет личной жизни, — огрызнулся Уго.

В этом отчасти и состояла проблема их отношений с Натали. Обоим почти невозможно было найти просвет в напряженных деловых графиках. За последние несколько месяцев они встречались дважды. Когда Натали со съемочной группой колесила по миру в одном направлении, он делал то же самое в другом, выполняя в дополнение к своим обязанности, которые обычно лежали на Лео.

— Как отец? — спросил он.

— Хорошо, — заверил его брат. — Анализы крови в норме, и настроение приподнятое. Не беспокойся о нем, Уго, — мягко добавил Лео. — Он еще увидит своего первого внука, поверь мне.

Уго тяжело вздохнул. Последние шесть месяцев стали испытанием для всех них. Болезнь главы старинного венецианского рода Ферри была давней и протекала тяжело.