Они — всего лишь возможные варианты, как надписи на кольцах Оуэна. Но всегда хорошо, когда есть выбор.
Мы подъехали к дому. Было уже темно, но внутри горел свет, и на кухне была видна Уитни — она что-то мешала на плите. Когда мы затормозили у гаража, Кирстен снова сжала мою руку, видимо, нервничала, но ничего не сказала.
В доме было тепло, и я поняла, что умираю от голода. Папа первым переступил порог, а Кирстен сделала глубокий вдох и закрыла глаза.
— Как же вкусно пахнет! — восхитилась она.
— Это Уитни что-то жарит, — пояснила мама.
— Уитни готовит? — удивилась Кирстен.
Я повернулась к Уитни. Она стояла у плиты с полотенцем в руках.
— Да, Уитни готовит, — сказала она. — Обедать будем через пять минут.
— Ты как раз вовремя, — неестественно громко проговорила мама. — Уитни — прирожденный кулинар.
— Ничего себе! — сказала Кирстен. И снова наступила пауза. Затем Кирстен обратилась к Уитни: — Здорово выглядишь!
— Спасибо! — ответила Уитни. — Ты тоже.
Ну что ж, пока что все не так уж плохо. Мама улыбнулась.
— Я отнесу наверх твой чемодан, — предложил папа Кирстен.
Она кивнула.
— А я пока приготовлю салат. А затем мы все сядем за стол и поболтаем. Вы, девочки, можете пойти к себе и умыться. Что скажете?
— Хорошо. — Кирстен снова взглянула на Уитни, а папа потащил по лестнице чемодан.
В своей комнате я прислушалась к окружающим меня звукам. В комнату Кирстен мы обычно не заходили, и поэтому движение там было очень непривычно: сестра раскрывала и закрывала ящики, шумела мебелью. С другой стороны, где жила Уитни, раздавались привычные звуки: скрип кровати, тихое бормотание радио. Когда мама крикнула, что все готово, мы одновременно вышли в коридор.
Кирстен переодела кофту и распустила волосы. Она взглянула на меня, затем на Уитни, которая за моей спиной натягивала свитер.
— Готовы? — спросила Кирстен, как будто мы собрались не за стол, а в дальний поход. Я кивнула, и она стала спускаться по лестнице.
Еда к тому времени уже стояла на столе. Главное блюдо Уитни возвышалось на огромной тарелке, а рядом стояла пиала с коричневым рисом и мамин салат с заправкой, соответствующей, разумеется, требованиям Уитни. Аромат от еды исходил чудесный. Папа встал во главе стола и ждал, пока мы рассядемся.
Когда все заняли свои места, мама налила Кирстен вина, а папа, большой любитель мяса и картошки, вежливо попросил объяснить Уитни, что конкретно она приготовила.
— Темпе и овощи, обжаренные в арахисовом соусе «Хойсин», — пояснила сестра.
— Темпе? Это что еще такое?
— Это очень вкусно, пап, а больше тебе знать необязательно, — вмешалась Кирстен.
— Не хочешь — не ешь, — сказала Уитни. — Но вообще это мое лучшее блюдо.
— А ты положи ему немного! — предложила мама. — Ему понравится.
Под подозрительным взглядом папы Уитни взяла ложку и наложила ему на тарелку немного темпе, а затем добавила гарнир. Я посмотрела на всех сидящих за столом. Как же изменилась наша семья по сравнению с прошлым годом! Возможно, мы уже никогда не станем прежними, но все-таки мы собрались все вместе.
И тут за окном, на котором стояли горшки, мелькнули фары. Проезжающая мимо машина, как всегда, притормозила, и, конечно, водитель взглянул на нас. И снова я подумала, как трудно оценить людей с первого взгляда, на бегу. Хорошо ли им или плохо, правильно ли они живут или нет… Всегда было что-то еще, спрятанное в глубине. |