|
Хэмметт был прекрасным стилистом, но его читатели об этом и не догадывались, поскольку он изъяснялся совсем не так, как положено, по их мнению, изящному стилисту. Они думали, что имеют дело с добротной, крепкой мелодрамой, написанной на том жаргоне, на котором, им казалось, способны говорить и они сами. Отчасти так оно и было, но лишь отчасти. Язык всегда начинается с речи, причем с речи простых людей, но, когда эта речьиспользуется в литературном произведении, она только напоминает обыденную речь, В худшие свои моменты Хэмметт был почти таким же сухим и невыразительным, как страница из Мариуса Эпикура, зато в лучшие он мог выразить в слове практически все, что угодно. Мне кажется, что эта манера не принадлежит лично Хэмметту или кому-то другому, но заложена в американском языке (а может, давно уже и не в нем одном), причем она позволяет выразить то, что сам автор затруднялся передать, а может быть, и не ощущал даже потребности в этом. Говорят, он не отличался сердечностью, но в его историях, где сильно выражено личное начало, содержится хроника человеческой верности. Он писал сжато, экономно, жестко, но снова и снова ему удавалось сделать то, на что способны лишь самые лучшие писатели, — из-под его пера рождались сцены, которые, казалось, никто и никогда до него не создавал.
При всем этом он не погубил классическую детективную формулу. Да это и невозможно. Законы производства требуют наличия модели, поддающейся воспроизводству. Реализм требует таланта, эрудиции, проницательности. Может быть, Хэмметт в чем-то уступал коллегам, но зато во многом их превосходил. Безусловно, сейчас все, кроме самых глупых или меркантильных авторов, гораздо острее, чем прежде, сознают собственный схематизм. Хэмметт же продемонстрировал, что детектив может быть настоящей литературой. Можно считать «Мальтийский сокол» гениальным творением, можно отнестись к нему спокойнее, но жанр, в котором он создан, вряд ли ни на что серьезное не способен «по своему определению». Если детектив может достичь такого уровня, только педанты-зануды посмеют отрицать, что он способен стать еще лучше. Есть у Хэмметта еще одна заслуга: он продемонстрировал, что сочинение детективов может быть приятным времяпрепровождением, а не унылым собиранием крохотных деталей-улик. Хэмметт подал хороший пример — если бы не он, то, может, и не появилось бы «Дознание». Персиваля Уайлда, детектива с четкой фабулой и сочным местным колоритом, а также блестяще-ироничного «Вердикта двенадцати» Реймонда Постгейта, лихого и интеллектуального «Кинжала сознания» Кеннетта Фиринга, трагикомического «Мистер Боулинг покупает газету» Дональда Хендерсона,где убийца изображен не без сочувствия, или развеселого голливудского триллера «Лазарь — 7» Ричарда Сейла. Разумеется, реалистический детектив легко испортить поспешностью автора, узостью его кругозора, неспособностью преодолеть расстояние между тем, что он хотел бы сказать, и тем, что он способен выразить словами. Тут велика опасность подделки, когда жестокость выдается за силу, а легкомыслие — за остроумие. Бодряческий стиль может утомлять сильнее канцелярского, флирт с податливыми блондинками способен навеять на читателя глубокую скуку, когда описывается молодыми людьми, думающими исключительно о том, чтобы позанимательней описать развлечения своих героев. Все это имеется у нас с избытком, и если герой детектива произносит: «О'кей», то автора объявляют подражателем Хэмметта. Есть люди, которые поговаривают, что Хэмметт сочинял не детективы, а хроники того, что творится в мрачных закоулках, крутые истории, в которые подброшен легкий элемент детективности, словно оливка в коктейле. Есть суматошные старые девы (обоего пола и всех возрастов), обожающие, когда убийство в романе благоухает магнолией, и расстраивающиеся, когда им напоминают, что это акт чрезвычайной жестокости, даже если убийцами оказываются плейбои, преподаватели университета или милые, добрые женщины с начинающими седеть волосами. |
