Рокси поняла, что это полная победа. Доказать она ничего не могла и лгала, будто все где-то записано, но она знала, с кем имеет дело, а потому угрожала, уверенная, что добьется своего.

Она опять подошла к сыну и опустилась с видом победительницы на ящик из-под свечей; и она восседала на нем с таким горделивым и важным видом, словно это был не ящик, а трон.

— Ну, Чемберс, — сказала она, — давай поговорим с тобой всерьез, и больше не дури! Во-первых, ты получаешь пятьдесят долларов в месяц. Так вот, половину будешь отдавать теперь матери. Ну-ка, выгребай все из карманов!

Но у Тома за душой было только шесть долларов. Он отдал их матери, пообещав начать честный дележ со следующего месяца.

— А много ты должен, Чемберс?

Том вздрогнул и ответил:

— Почти триста долларов.

— Как ты собираешься их отдавать?

— Ох, сам не знаю, — простонал Том, — не задавай мне таких страшных вопросов.

Но она не отставала от него, пока не добилась признания. Оказалось, что он, переодевшись, совершает мелкие кражи в домах у местных жителей и успел изрядно поживиться за их счет еще две недели назад, когда все считали, что он в Сент-Луисе. Все же для расплаты с кредиторами ему не хватает денег, а он боится продолжать это занятие, так как город и без того сейчас взбудоражен. Мать похвалила его и предложила свою помощь, но это привело его в ужас. Весь дрожа, он пролепетал, что лучше бы она уехала, тогда ему было бы спокойнее. Как ни странно, ее не пришлось уговаривать, — Рокси заявила, что она сделает это с удовольствием: ей-то все равно, где жить, лишь бы, как договорились, получать свое содержание. Она согласна поселиться за городом и раз в месяц являться в дом с привидениями за деньгами. В заключение она сказала:

— Теперь я тебя уж не так ненавижу, как раньше. Да ведь было за что: подумать только, я тебя так удачно подменила, дала тебе хорошую семью, хорошее имя, сделала тебя богатым белым джентльменом. Ты теперь носишь вещи из магазина, а мне за это какая благодарность? Ты меня всю жизнь унижал, грубил мне при людях, не давал никогда забыть, что я черномазая и… и…

Тут она разрыдалась.

— Позволь, — сказал Том, — но я ведь даже понятия не имел, что ты моя мать, и к тому же…

— Ладно, не будем вспоминать прошлое, бог с ним. Я хочу все это забыть. — И она добавила с новой вспышкой гнева: — Только не вздумай сам никогда мне об этом напоминать, не то пожалеешь, так и знай!

Когда они прощались, Том спросил самым вкрадчивым тоном, на какой был способен:

— Мама, не скажешь ли ты мне, кто был мой отец?

Он боялся, что этот вопрос сконфузит Рокси, но он ошибся. Она выпрямилась, гордо тряхнула головой и ответила:

— Почему ж не сказать, скажу! И уж поверь, тебе нечего стыдиться твоего отца! Он был из старинной фамилии, из самой высшей знати нашего города. Его предки были первыми поселенцами Виргинии. Не хуже, чем Дрисколлы и Говарды, как бы они ни задавались! — Рокси еще больше выпятила грудь и внушительно проговорила: — Ты помнишь полковника Сесиля Барли Эссекса, который умер в один год с папашей твоего хозяина, Тома Дрисколла? Помнишь, какие ему устроили похороны все эти масоны, тайные братства и все наши церкви? Такие шикарные похороны нашему городу никогда и не снились! Вот кто был твой отец!

Это воспоминание вызвало у Рокси такой прилив гордости, что она вдруг будто помолодела и приобрела благородную торжественность в осанке, которую можно было бы назвать даже царственной, если бы окружающая обстановка чуть больше соответствовала этому.

— Во всем нашем городе нет раба такого знатного происхождения.