Загораживая рукой бумагу, чтобы другие не увидели, что он пишет, Луиджи нацарапал несколько слов и, сложив листок, подал его Тому со словами:

— Если он угадает, я скажу вам, и вы прочтете.

Вильсон погрузился в изучение ладони Луиджи — нашел линию жизни, линию сердца, линию головы и так далее и проследил их связь с паутиной более тонких и малоприметных линий, расходившихся в разные стороны; он пощупал мясистый бугор у основания большого пальца и отметил про себя его форму, а также той части ладони, которая находилась между запястьем и основанием мизинца; потом внимательнейшим образом осмотрел все пальцы, их форму, соотношение между собой и то, как они располагаются, когда рука находится в состоянии покоя. Остальные трое наблюдали эту процедуру, затаив дыхание: все они склонились над ладонью Луиджи, ни единым звуком не нарушая тишины. А Вильсон уже во второй раз, но все так же внимательно, обследовал ладонь и только потом начал излагать результаты своих наблюдений.

Он описал характер Луиджи, его наклонности, симпатии и антипатии, стремления и маленькие чудачества, и все это так, что Луиджи стал морщиться, а остальные — смеяться. Впрочем, оба брата заявили, что портрет написан мастерски и очень похож.

Затем Вильсон приступил к описанию жизни Луиджи. Он говорил осторожно, с запинкой, медленно водя пальцем по главным линиям ладони, время от времени задерживаясь на какой-нибудь «звездочке» и пристально разглядывая все линии по соседству с ней. Он назвал два-три прошлых события, и Луиджи подтвердил правильность его слов. Обследование продолжалось. Внезапно Вильсон удивленно поднял голову.

— Вот здесь отмечено одно событие, о котором вам, вероятно, не хотелось бы…

— Ничего, говорите! — добродушно сказал Луиджи. — Обещаю вам, что меня это не смутит.

Но Вильсон все еще колебался и не знал, что ему делать. Потом сказал:

— По-моему, это слишком деликатное дело. Лучше уж я напишу или шепну вам на ухо, и тогда вы сами решите, говорить ли мне об этом, или нет.

— Отлично, — согласился Луиджи, — пишите!

Вильсон написал что-то на листке бумаги и отдал Луиджи, тот прочел и обратился к Тому:

— Мистер Дрисколл, разверните-ка ваш листок и прочтите его вслух.

Том прочел:

— «Мне было предсказано, что я убью человека. Это свершилось в том же самом году». Ах ты черт! — воскликнул он.

Затем Луиджи дал ему записку Вильсона и сказал:

— А теперь прочтите вот это!

Том прочел:

— «Вы убили кого-то, но я не могу разобрать, мужчину, женщину или ребенка».

— Ого! — воскликнул Том в изумлении. — Первый раз в жизни слышу что-нибудь подобное. Выходит, своя собственная рука — смертельный враг! Подумать только — на руке остаются следы самых глубоких, можно сказать роковых тайн, и эта рука-предательница готова выдать их первому встречному, промышляющему черной магией! Но зачем же вы показываете свою руку, если на ней написаны такие страсти?

— А мне-то что? — спокойно сказал Луиджи. — Пусть знают! У меня были основания убить этого человека, и я ни о чем не жалею.

— Что же это за основания?

— Ну… в общем он это заслужил.

— Я вам сейчас расскажу, почему он его убил, раз он сам не хочет, — взволнованно заговорил Анджело. — Он это сделал, чтоб спасти мою жизнь, — вот почему. Значит, это был благородный поступок, а не то, что надо таить.