Глава XIII

Том на краю гибели

Когда я раздумываю над тем, сколько неприятных людей попало в рай, меня охватывает желание отказаться от благочестивой жизни.

Октябрь — один из самых опасных месяцев в году для спекуляции на бирже. Остальные опасные месяцы: июль, январь, сентябрь, апрель, ноябрь, май, март, июнь, декабрь, август и февраль.

Так, скорбно беседуя с самим собой, Том миновал дом Простофили Вильсона, затем по переулку, вдоль которого тянулись огороженные пустыри, дошел до дома с привидениями и побрел обратно, то и дело мрачно вздыхая. Кто бы сейчас придал ему бодрости? Ровена! При этой мысли сердце его встрепенулось, но тут же упало: ведь ненавистные близнецы наверное там!

Проходя мимо обитаемой части дома Вильсона, Том заметил в гостиной свет. Что ж, на худой конец… Другие люди иной раз давали ему почувствовать, что он явился некстати, Вильсон же встречал его с неизменной вежливостью, а вежливость по крайней мере щадит твое самолюбие, даже если и не выдает себя за радушие. Вильсон услыхал шаги на крыльце, покашливание.

«Кто, как не он, этот ветреный шалопай! Небось все приятели сегодня от него попрятались, кому охота водиться с этим дураком, после того как он так опозорился: трусишка, подал в суд за оскорбление личности!»

В дверь робко постучали.

— Войдите!

Вошел Том и, ни слова не говоря, повалился на стул. Вильсон спросил участливо:

— Что с тобой, мальчик? Зачем такое отчаяние? Не принимай все так близко к сердцу. Постарайся забыть этот пинок.

— О господи, — горестно откликнулся Том, — тут не в пинке дело, Простофиля! Тут кое-что другое, в тысячу раз хуже, в миллион раз хуже!

— Что именно, Том? Неужели Ровена дала тебе отставку?

— Нет, не она. Старик…

«Ага! — подумал Вильсон, сразу вспомнив таинственную девушку в спальне. — Дрисколлы начинают понемножку догадываться!» Но вслух он проговорил назидательно:

— Том, распущенность иногда приводит…

— Глупости, распущенность тут ни при чем! Он хотел, чтоб я вызвал на дуэль этого проклятого итальянского дикаря, а я не согласился.

— Понятно, это скорее в его духе, — как бы размышляя вслух, заговорил Вильсон. — Меня и то удивило, почему он не занялся этой историей вчера вечером и вообще разрешил тебе обращаться с таким делом в суд — хоть перед дуэлью, хоть после. Разве джентльмены решают такие дела судом? На твоего дядюшку это не похоже. Я не могу постичь, как это случилось.

— Да вот так и случилось, потому что он ничего не знал. Он уже спал вчера, когда я вернулся домой.

— И ты не разбудил его? Неужели правда, Том?

От этого разговора Тому не становилось легче. Он заерзал на стуле.

— Не пожелал я докладывать ему, вот и все, — вымолвил он наконец. — Старик собирался ехать на заре с Пемброком Говардом удить рыбу, и я решил так: если засажу близнецов в каталажку… — а я был в этом уверен, разве я мог думать, что они за такое чудовищное оскорбление отделаются каким-то пустяковым штрафом, — так вот я и решил: если я засажу их в каталажку, они будут опозорены, и дядя не потребует, чтобы я дрался с такими темными личностями; наоборот, он даже не позволит…

— И тебе не стыдно, Том? Как ты можешь так относиться к своему доброму старому дядюшке? Выходит, я ему более надежный друг, чем ты; ведь если б я знал эти обстоятельства, то, прежде чем идти в суд, я поставил бы его в известность, чтобы он успел принять меры, как подобает джентльмену.