— Как спалось? — поинтересовался Геннадий Андреевич. Крикунову показалось, что он едва заметно улыбается. И это неожиданно разозлило журналиста.

— Плохо, Геннадий Андреевич, — сказал он. — Плохо. Вчера пошли с соседом поужинать, так кто-то в наш номер забрался. Странный, однако, вор — денег не тронул, а блокнот с моими записями упер. Там ведь ничего важного не было, так, каракули одни. Но ведь дверь открыл, хотя ключ мы не сдавали. Какой уж тут сон.

Геннадий Андреевич слегка нахмурился.

— Глупости, — проворчал он. — У нас тут тайн нет, да и в ваших записях, я полагаю, ничего секретного не было, верно?

— А вчера в сквере ко мне один тип подошел, — неожиданно для самого себя сказал Лев. — Сказал, что его уважаемые люди послали. Мол, хватит по интернату лазить да вынюхивать, пора домой возвращаться. Очень настоятельно советовал разумную осторожность проявить.

— Глупости, — сказал Геннадий Андреевич.. — У нас туг не секта, не секретное общество, обыкновенный детдом. Может, пошутил кто?

— Да не похоже это было на шутку, — возразил журналист. — Такое впечатление, что мой приезд кому-то очень не понравился.

Если Геннадий Андреевич и имел к произошедшим накануне событиям какое-то отношение, то внешне это ничем не проявилось. Здоровяк стоял перед Крикуновым, покачиваясь и скрестив руки на груди. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. У Геннадия Андреевича был безмятежно спокойный взгляд. Журналист не выдержал первым и отвел глаза в сторону.

— Действительно, — сказал Геннадий Андреевич. — Такое впечатление, что над вами кто-то сыграл злую шутку. Детский дом здесь ни при чем. И все-таки я попробую разобраться. Вы долго у нас пробудете?

— Думаю, что нет, — сказал журналист. — Все, что вчера произошло, настроения писать не прибавляет. Проводите меня в учительскую, надо же записать фамилии педагогов. На память я их не запомнил, боюсь переврать в статье.

— Разумеется, — согласился Геннадий Андреевич. — А я пока пойду с учащимися поговорю.

Лев Крикунов еще беседовал с воспитателями и учителями на разные отвлеченные беседы и пил в учительской прекрасный цветочный чай, которым его угощала молоденькая учительница математики, когда в дверь заглянул Геннадий Андреевич. Вид у него был смущенный. Разговаривать в присутствии других педагогов он не захотел и потому поманил журналиста в коридор.

В коридоре Стрельцов без лишних слов протянул журналисту его потрепанный блокнот.

— Я так и знал, — сказал он. — Это Самохин. Чем-то вы ему не понравились. И блокнот он у вас утащил, и алкаша какого-то подговорил вас немного постращать. Глупости, конечно, но вы, Лев Николаевич, понять должны, мальчишка ведь, сопляк еще, в заднице ветер гуляет. Без обид?

Да какие обиды! Лев почувствовал, что его вдруг нагло и бессовестно обокрали. Еще вчера он чувствовал себя разведчиком, который с определенным риском для жизни добывает секреты во вражеском стане. Это, друзья мои, прибавляло самоуважения. И вдруг оказалось, что все это затеял глупый мальчишка, просто так, от нечего делать, потому что, видите ли, ему журналист не понравился. Крикунов даже догадался, кто именно это все затеял. Тот самый мальчишка, который на уроке книгу читал, это его учительница Самохиным называла. Но зачем, зачем?

Неловко пробормотав что-то, журналист взял блокнот и спрятал его в карман куртки.