В ближайшее время Симонов идти не мог, получалось, что им опять предстояло застрять в лауне на неопределенное время. Это вгоняло в уныние.

«Лошадку бы нам, — тоскливо подумал Дмитрий. — Лошадку!» Но лошадей в лауне не было. Приходилось рассчитывать лишь на свои ноги. А их у них с Симоновым сейчас было на двоих всего три. Ну три с половиной, если уж считать совсем точно.

Отверстие над головой потемнело, и Дронов торопливо схватил импульсник. В нору лезло что-то мохнатое, пучеглазое, не иначе явился хозяин. Стрелял Дронов практически в упор, поэтому целиться не пришлось. Светящийся заряд угодил чудищу куда-то между многочисленных глаз. Хозяин норы обиженно заскрипел, и в норе снова стало светло. Дронов представил себе, как сейчас хищник недовольно бродит вокруг своего дома, который без спроса заняли незванью гости, и ему стало смешно. А страха почему-то не было, хотя, судя по тому, что разряд полной мощности особого вреда хозяину норы не причинил, тварь это была живучая и потому опасная.

Через некоторое время снаружи послышался скрежет, невнятное бормотание; и на входе вновь потемнело. Дронов насторожился, но тревога была напрасной. Видимо, хозяин норы решил, что если он не может выжить незваных гостей из своего дома, то им лучше бы остаться в нем навсегда. И он неторопливо принялся заделывать вход серебристой тонкой нитью — шелковистой и липкой на ощупь. Дронов отстраненно подумал, что это, может, и к лучшему, хищник сам не будет рваться в убежище, да и для других обитателей лауна оно станет незаметным. Маскировать свои норы жители лауна умели превосходно. А это, в свою очередь, означало, что отлежаться они с Симоновым в норе могли вполне безопасно. Запас продуктов и воды на первое время у них был, а через три-четыре дня состояние Симонова должно было окончательно проясниться. Хотелось надеяться на лучшее, плохого в их одиссее было уже вполне достаточно.

Он привалился к тяжело дышащему Симонову. Гнездо, в котором они сейчас лежали, было мягким и пушистым, не иначе обитатель этой норы был сибаритом и любил домашние удобства.

«Три дня, — загадал Дронов. — Если за три дня рана не начнет срастаться, значит, все плохо. Но плохо быть не должно. Кажется, я все делал правильно. И вовремя я эту дрянь из Пашки вытащил, еще немного — и ничего уже сделать было бы невозможно».

Спать было нельзя. Днем в лауне спать не стоит.

А глаза слипались от усталости. Сейчас, когда напряжение последних часов сошло, Дронов понял, что он безумно устал. Некоторое время он боролся с сонливостью, потом прополз по норе вверх, осторожно вытянул из серебристой пробки, закрывавшей вход, длинную нить и вернулся, держа ее в руке. Привязал липкую и еще живую нить к запястью и лег, положив рядом оба импульсника — свой и Симонова. Теперь можно было закрыть глаза. Натянутая нить обязательно даст знать, если в нору попытается кто-то проникнуть. Оставалось только надеяться, что проснуться он успеет вовремя.

Но Дронову, честно говоря, на это было наплевать. Через несколько минут он уже спал, и выражение блаженства на его измученном небритом лице ясно указывало, как принимает сон измученный организм. Скажи ему, что у норы собрались все хищники джунглей, Дронов бы сейчас только пробормотал: «И хрен с ними!» — а потом перевернулся на другой бок, не открывая глаз, и снова продолжил бы свое увлекательное занятие. Не зря говорят, что сон лечит организм от стрессов.

Дронов увлеченно лечился.

Он даже похрапывал во сне.

Одна рука его лежала на импульснике, другую, к которой была привязана нить, он использовал в качестве сторожевой. Спать в такой позе было крайне неудобно, но Дмитрию Дронову на это было наплевать. Он устал так, что заснул бы и стоя.

Глава семнадцатая

Торопиться днем надо было еще и потому, что к вечеру приходилось останавливаться раньше, чем обычно.