— И что же дальше? — подтолкнул меня Веденеев, окончательно сбив с мысли.

— Не помню, — сказал я с раздражением. — Потом мы, кажется, опять перешли к проблеме тихого коллапса. Больше я Асю не видел… до того дня.

— А Парицкий?

— Откуда мне знать? Так что вы все-таки хотите узнать, Михаил Алексеевич? — спросил я, решив поставить наконец точки над — Вы думаете, что они оба не случайно оказались позавчера на пруду? Договорились? И что тот человек на холме был я? Вы на это намекаете?

— Вы?! — искренне удивился участковый. — Ну и фантазия у вас, Петр Романович! Как это могли быть вы, если, когда это все произошло, вы в Репино ездили?

— Позвольте! — воскликнул я. — Откуда вы это знаете? Меня вы об этом не спрашивали!

— Соседи сказали, — буркнул Веденеев. — Вас в окно видели, как вы выходили из автобуса.

— Вы опрашивали соседей? Значит, все-таки думали, что на пруду мог оказаться я?

— Проработать надо все версии, верно? — многозначительно сказал Веденеев.

Напрасно я с ним откровенничал, толку совсем никакого. Он лишь укрепится в своих нелепых подозрениях вместо того, чтобы понять, что произошло на самом деле. Меня занимала только естественнонаучная сторона дела, и здесь мне все было ясно, будто я сам присутствовал, когда Парицкий выключил компьютер, посмотрел на часы и быстро оделся, чтобы в нужное время оказаться в нужном месте.

Если бы он еще знал, что его там ждет… И какой именно предстоит выбор…

— Вы что-то сказали, Михаил Алексеевич? — пробормотал я.

— Я сказал: странно вы себя ведете, Петр Романович. Что-то вы от меня скрываете, я это чувствую. Зачем — не пойму. К смерти Олега Николаевича вы не причастны. Никаких обвинений никто вам предъявлять не собирается, иначе… Иначе вы бы не здесь сидели и не со мной сейчас разговаривали. Но вы почему-то молчите…

— … И создаете помехи следствию, — заключил я, хотя уже дал себе слово не говорить лишнего.

— Какому следствию? — рассердился Веденеев. — Нет никакого следствия. И дела никакого не существует.

— Михаил Алексеевич, — решился я, нарушив в который уже раз самому себе данное слово, — домик Олега Николаевича… он сейчас опечатан?

— С чего это? — искренне удивился Веденеев. — Нет, закрыт на ключ, а ключ у меня в сейфе… Вас что-то интересует в квартире? — догадался Веденеев и сразу насторожился.

— Олег Николаевич работал, — пояснил я. — Эти исследования не должны пропасть.

— Но вы вроде не математик, Петр Романович, — продолжал недоумевать участковый.

— В теории чисел я полный профан, вы правы. Но если кто-нибудь по глупости уничтожит то, что записано на диске, современная наука ему этого не простит.

Господи, какой пафос! Я представил, как бы сейчас весело рассмеялся Олег Николаевич, услышав мои слова, и, должно быть, тоже непроизвольно улыбнулся, вызвав у Веденеева еще большее недоумение.

— Ко мне уже обращались из института, — сказал он. — Спрашивали про компьютер, обещали прислать официальную бумагу, хотят забрать винчестер… Значит, ничего вы мне больше не хотите сказать, Петр Романович?

Я покачал головой. Я мог сказать кое-что еще. Только зачем?

— До свидания, — сказал Веденеев, — заходите, когда что-нибудь вспомните.