Такая неоднозначность влияния неравенства на человеческое благополучие подводит нас к еще одному заблуждению, характерному для участников этой дискуссии, – смешению неравенства и несправедливости. Многие психологические исследования показывают, что люди, в том числе дети, предпочитают, чтобы неожиданная выгода равномерно распределялась между всеми причастными, даже если в сумме всем достанется меньше. Такие результаты заставили некоторых психологов предположить существование некоего синдрома, названного ими «неприятием неравенства», – стремления к распределению богатства. Однако в своей недавней статье «Почему люди предпочитают неравные общества» (Why People Prefer Unequal Societies) психологи Кристина Старманс, Марк Шескин и Пол Блум по-другому взглянули на эти исследования и обнаружили, что людям больше по душе неравное распределение, как среди участников эксперимента, так и среди граждан своей страны, если им кажется, что это распределение справедливо: если дополнительные надбавки достаются самым усердным работникам, самым заботливым помощникам или даже случайным победителям честной лотереи. «Пока что нет доказательств, – заключают авторы статьи, – что дети или взрослые однозначно склонны к неприятию неравенства». Людей устраивает экономическое неравенство, когда их страна представляется им меритократической, и они возмущаются, если им кажется, что это не так. Различные версии причин экономического неравенства волнуют их больше, нежели сам факт его существования. Это позволяет политикам легко стравливать людей друг с другом, просто указав пальцем на тех, кто нечестно получает больше положенного: жирующих на социальных пособиях, иммигрантов, внешних врагов, банкиров или богатых, причем нередко эти группы ассоциируются с определенными этническими меньшинствами.

В дополнение к гипотезам, что экономическое неравенство оказывает воздействие на психологию отдельно взятых людей, его связывали с еще несколькими общественными проблемами, такими как экономическая стагнация, финансовая нестабильность, отсутствие межпоколенной мобильности и продажность политической системы. Эти отрицательные явления требуют к себе самого серьезного внимания, однако и здесь можно усомниться, что с неравенством их связывает не корреляция, а отношения причины и следствия. Как бы то ни было, я полагаю, что стремиться изменить коэффициент Джини как корень множества социальных бед куда менее эффективно, чем искать решение каждой проблемы по отдельности: инвестировать в исследования и инфраструктуру для выхода из экономической стагнации, упорядочивать финансовый сектор для уменьшения нестабильности, увеличивать доступность образования для поощрения экономической мобильности, повышать прозрачность избирательного процесса, реформировать финансирование предвыборных кампаний для борьбы с излишним политическим влиянием богатых и так далее. Воздействие денег на политику особенно опасно, поскольку оно способно извратить любой правительственный курс, но это не та же самая проблема, что экономическое неравенство. В конце концов, при отсутствии реформы избирательной системы самые богатые жертвователи будут иметь свободный доступ к политикам вне зависимости от того, достается ли им 2 % национального дохода или 8 %.