– Привет, Макс.

Макс, сидевший за швейной машинкой, поднял свое круглое лицо в венчике седых волос, обрамлявших его лысеющую голову подобно нимбу, и сказал:

– Вина у меня нет.

– Кто говорит о вине? – виновато улыбаясь, возразил Дженеро. – Ты же не выставишь меня из мастерской в такую жуткую погоду?

– В любую погоду – жуткую или нет – я не собираюсь выставлять тебя из моей мастерской, поэтому прекрати паясничать. Но я предупреждаю тебя, прежде чем ты начнешь клянчить, что вина у меня нет.

– Никто и не просит вина, – ответил Дженеро и, придвинувшись поближе к радиатору, стянул с рук перчатки. – Что ты делаешь. Макс?

– А что, разве не видно? Обдумываю, как бы взорвать Белый дом. Что еще можно делать, сидя за швейной машинкой?

– Я имею в виду, что ты шьешь?

– Форму для Армии Спасения.

– Ну, и как идет дело?

– Видишь ли, осталось еще несколько портных в городе, для которых их работа заключается не только в глажении и чистке одежды. Глажение и чистка – дело машин. Покрой одежды нельзя доверять машине. Это дело человека. Макс Мэндель – закройщик, а не гладильная машина.

– И причем первоклассный закройщик, – вставил Дженеро, наблюдая за реакцией Макса.

– И все равно вина нет; – повторил Макс. – И вообще, почему ты не на своем посту и не выполняешь своих прямых обязанностей по предотвращению преступлений?

– Кому придет в голову совершить преступление в такую погоду? Единственное преступление, которому благоприятствует такая погода – это проституция.

Наблюдая за лицом Макса, Дженеро увидел веселую искорку в глазах старика и понял, что его юмор оценен. Дженеро почувствовал, что появляется шанс подобраться к вину. Макс начинал находить удовольствие в его шутках, а это был хороший признак. Теперь оставалось вызвать в старике чуточку сочувствия.

– Такой дождь, как сегодня, пронизывает до костей. Буквально до костей, – пожаловался он.

– Ну и что дальше?

– Да ничего. Просто так говорю. Пронизывает до самого нутра. И хуже всего то, что нельзя даже заскочить в бар или еще куда-нибудь, проглотить чего-нибудь согревающего. Понимаешь, не дозволено.

– Ну и дальше?

– Да что дальше? Ничего. А у тебя здорово получается эта форма, Макс.

– Благодарствую.

В мастерской воцарилось молчание. Монотонный звук дождя, барабанящего по тротуару, заполнил паузу.

– Пронизывает до самого нутра, – повторил Дженеро.

– Ну хорошо, до самого нутра. Ты уже это говорил.

– Вызывает озноб.

– Хорошо. Согласен. Вызывает озноб.

– Вот именно, сэр, – обрадовался Дженеро, согласно кивая головой.

– Вино в задней комнате, около гладильной машины, – произнес Макс, не поднимая головы. – Не пей слишком много, а то опьянеешь, и меня арестуют за совращение полиции.

– Ты хочешь сказать, что у тебя все-таки есть вино, Макс? – делая невинное лицо, спросил Дженеро.

– Послушайте этого невинного младенца! Есть ли у меня вино? Иди, иди в заднюю комнату. Пей вволю, только оставь немного в бутылке.

– Ужасно мило с твоей стороны. Макс, – просиял Дженеро. – Я и не думал...

– Иди, иди... Будешь тянуть, передумаю.

Дженеро прошел в заднюю комнату. Найдя бутылку на столе, около гладильной машины, он откупорил ее, сполоснул стакан над раковиной, находящейся возле запыленного окна, и наполнил его до краев.