— Прекрасная новость, дорогая, — сказала Синтия, занятая своими мыслями, сняла жемчужные сережки и положила их на серебряный поднос, который стоял на туалетном столике у стены.

Мое внимание привлек ларец, сочетавшийся по стилю и с письменным столом, и с туалетным столиком. На нем стоял горшок с каким-то похожим на пальму растением, листья закрывали почти всю крышку, но я сумела разглядеть маленький серебряный кружок в правом верхнем углу.

— Пошли, Нина? — спросила Синтия, останавливаясь в дверях.

— Я спущусь через минуту. Хочу быстренько проверить почту, если ты не против.

— Конечно нет, — улыбнулась она. — Не опоздай к ужину.

Я проследила, как мама спускается по лестнице. Когда ее голова скрылась, я метнулась по холлу в кабинет отца и, выдвинув ящик рабочего стола, схватила маленькое серебристое колечко с ключами.

Чувствуя сильное возбуждение, я быстро вернулась в студию и переставила горшок с растением на пол. Он оказался тяжелее, чем выглядел; я запыхалась от натуги и боязни, как бы не опрокинуть зеленого друга Синтии.

Первые пять ключей к замку не подошли. Осталось всего два. Я сдула со лба челку. Пфф. Шестой ключ проскользнул в замочную скважину, я начала поворачивать его, и головка ключа из вертикального положения переместилась в горизонтальное. Я беззвучно ахнула.

Откинув крышку ларца, я быстро оглянулась: что бы сказала мама, увидев меня роющейся в ее вещах? В сундучке лежало несколько папок, я вынула их все и разложила на полу. Стоя на коленях, я пролистывала контракты, судовые документы, чеки, среди них — чек на подаренное отцом кольцо, страховые требования и полисы, случайно затесавшийся счет из банка…

Я отодвинула одну папку в сторону, и из-под нее выглянула другая — с надписью, сделанной уверенной рукой Джека:

Порт Провиденса

Я откинула клапан папки, и у меня задрожали руки. Хочу ли я это знать? Чувство было такое, будто я открываю ящик Пандоры.

Сверху лежал толстый конверт из сморщенной от времени манильской бумаги. Я извлекла его из папки и открыла. В нем находилась пачка черно-белых фотографий. Одно за другим передо мной промелькнули лица десяти-двенадцати мужчин; они повторялись то поодиночке, то на групповых портретах. Один мужчина, который чаще других появлялся на фотографиях, был снят рядом с губернатором Род-Айленда. Другого запечатлели в обычной одежде и в какой-то униформе. Похоже, это была голубая форма офицера полиции.

Я посмотрела достаточно фильмов, чтобы понять: эти снимки были сделаны скрытой камерой. Каждую фотографию я переворачивала — на оборотной стороне не было никаких отметок. Насколько я помнила, этих мужчин я никогда прежде не видела и никак не могла понять, зачем отцу понадобилось фотографировать их. Я посмотрела на лежащую у моих ног папку, понимая, что очень скоро найду ответ на этот вопрос.

На глаза попался листок бумаги с рукописным текстом. Я склонилась над ним, перевернула страницу, затем следующую. Сердце отдавалось стуком в груди, каждое прочитанное слово будто огнем жгло мне глаза. Это неправда. Этого не могло быть.

— Нина! Ужин!

Я бросилась собирать бумаги и быстро запихнула их в сундучок Синтии. Потом опустила крышку, заперла ее на ключ и поставила сверху горшок с цветком. Положив ключи в ящик отцовского стола, я присоединилась к Синтии в столовой — села на свое обычное место напротив матери. Передо мной на столе дымилась фарфоровая тарелка с ужином. Аппетитный запах вызывал слюноотделение и щекотал ноздри. Я поморщилась.

— Ты не хочешь есть, дорогая?

Я сдвинула брови и наколола на вилку кусочек моркови. Скоро от натянутой вежливости Синтии и следа не останется, а любезность как рукой снимет.

— Не очень.