— А это Бес, — ведьма указала пальчиком на зверюгу. — Он на самом деле добрый, просто вот… так получилось.

Тварь, оторвавшись от рыбы, уставилась на Гришаньку. И он готов был поклясться, что все-то она понимает распрекрасно. И видит его, Гришаньку, со всеми надеждами и чаяниями, и вообще…

— Тут на многое хватит, — сказал он, скидывая остатки робости. — И на рыбу, и на еще что, если надобно…

— Надобно, — вздохнула ведьма. — Все надобно… мясо вот. Творог, если есть. Сметана. Да и круп каких-никаких… и вообще…

Гришанька покосился на зверюгу.

От рыбы осталась лишь голова, да и та обгрызенная. Теперь тварь ела медленно, притом не спуская глаз с человека. И виделось в том… предупреждение.

— Творог со сметанкою вам лучше у Малушки взять. У ней коровы добрые, да и хозяйка справная, — Гришанька вытер руки полотенцем. Огляделся: рынок почти опустел. — Поздно вы, госпожа Анастасия, пришли, все уже, считай, расторговались… но если пройтись…

— А вы пройдетесь?

Рядом с ведьмою Гришанька ощутил себя огромным. И сильным. И оттого сделалось вдруг на душе тепло-тепло. А она стоит и глядит так, препечально, как это бабы умеют, чтобы вслух ни словечка, а все одно понятно.

— Пройдусь, — ответил он важно. — Отчего бы и нет… только вы все не увезете, надобно попросить кого…

…нет, может статься, что у ведьмы мешок особый, в который и дом впихнуть можно, как матушка сказывала, а то и цельный город вместе с ярмарочною площадью, но что-то да Гришанька сомневался.

— А… есть кого?

Дожрав голову, зверюга ткнулась лбом в ведьмино колено, да так, что та едва на ногах удержалась, но ругаться не стала, напротив, потрепала тварь по загривку.

— Так… а вам далече?

— Да не сказать, чтобы очень… тут дом есть, старый такой… — ведьма замолчала, и на Гришаньку уставились две пары глаз: желтые и черные, что угли.

Отворотный знак сам собою сотворился. Но вслух Гришанька сказал:

— Если недалече и покажете, куда, тогда можно будет Килишку попросить, он за любую работу возьмется…

…главное, чтоб тверезым застать. Хотя… ведьма, чай, сумеет, ежели чего, и протрезвить.

— Идемте, госпожа…

И та кивнула.

Прогулка по рынку выдалась… пожалуй, что выдалась. Никогда-то Гришанька не ощущал себя личностью столь важною. Нет, в городе его знали и уважали, и в храме он на третьей лавке сидел, еще на отцовском месте, рядом с матушкой. Пускай, конечно, не купеческий ряд, не говоря уже о большем, но тоже солидно. И по праздникам в харчевне его в числе первых обносили, даже как-то пришлось на слободском сходе слово говорить, когда обсуждали, надобно ли новые каналы рыть или старых хватит, но то все дела обыкновенные.

А тут…

Другое.

Он шел впереди.

Ведьма со своим зверем следом. И на них глядели. Со страхом. С интересом. Со всем и сразу… прикупила ведьма много чего, без спора расставшись еще с одною монеткой. Единственно, от приличной одежды отказалась, пощупала ткань, приложила к себе исподнюю рубаху и вернула на место, сказав:

— Я уж как-нибудь так…

Гришанька кивнул.

И пожал плечами, мол, ведьма… а вдова, торговавшая полотном, кивнула, соглашаясь: и вправду, чего от нее ждать-то?

Когда же солнце перевалило-таки через звезду на вершине храма, рынок почти опустел. И Гришанька, глядя вслед ведьме, что устроилась на возу — Килишка ей и сена охапку принес, и тулупчик сверху кинул, для мягкости, и даже семак отсыпал, от которых ведьма отказываться не стала — решился.