— Угу… — решительно открыв коробочку, Наталья цапнула белый сахарно-пудреный шарик, понесла в рот и, зажмурившись от кисло-сладкого вкуса, произнесла шепеляво:

— Мам, я тебя спросить хотела: в нашем цеху ремонт намечается, да?

— Не знаю… С чего ты взяла?

— Да к нам сегодня парень из стройуправления приходил… Обмерял что-то, приглядывался.

— Что за парень?

— Ну, парень как парень… Симпатичный такой. Девки говорят: молодой специалист из области, после техникума в наше стройуправление распределили.

— Надо же… А лет сколько?

— Да вроде двадцать два… Или двадцать три… Если армия да плюс техникум… В общем, молодой совсем.

— Ну, не такой уж молодой. Он откуда? Из каких мест?

— Не знаю. Говорят, вообще детдомовец.

— Что ж… Детдомовец — это хорошо…

— Ничего себе, сказанула! Чего ж хорошего-то, мам?

— Да я не в том смысле… Получается, у него в наших местах никого нет… Слушай, Натах, а может, мы его на Новый год позовем?

— С чего это?

— А что такого? Доброе дело сделаем… Должен же парень где-то отпраздновать! Почему не у нас? Если стесняешься, давай сама приглашу! Я же парторг, обязана о молодых, перспективных кадрах заботиться!

— Ой, все я поняла с твоей заботой! Жениха мне ищешь, да?

— А хоть бы и так, что с того? Хватит в девках-то сидеть! Двадцать семь стукнуло, а она все сидит как квашня!

— Мам, ты не ослышалась случаем? Ему двадцать два года всего!

— И что? Пять лет — невелика разница.

— Ой, да ну тебя, ей-богу… Не смеши…

— Ладно. Смешить не стану. Но парня Новый год отмечать позову, не обессудь. А там уж как сложится. Какая у него фамилия, говоришь?

— Серый. Сергей Серый.

— Ох, матушки, ну и фамилия…

Надя тихо прыснула в кулачок, лукаво глянула на вмиг смутившуюся Наталью. Всегда краснощекое лицо сестры сделалось совсем жарким, глаза блеснули сердитым огнем, выбившаяся из-под заколки-обруча прядка жестких волос нервно дрогнула над маленьким узким лбом. Вот зря она сердится — лицо совсем некрасивым делается. А когда улыбается, наоборот, вполне даже ничего. Все говорят, в эти моменты на маму в молодости похожа. А та на старых фотографиях такая красавица: взгляд смелый, в глазах веселый задор, толстая коса через плечо! Папа, помнится, ее называл «моя Фурцева»… И никогда ни в чем не перечил. Как-то умел потихоньку проворачивать — спорить не спорил, а делал все по-своему… Мама говорит, что она, Надя, якобы в него характером пошла — тоже молчунья, себе на уме. И пальцем при этом грозит. Хотя чего плохого, скажите, быть себе на уме? Вот Софья Михайловна, их классная руководительница, наоборот, заявляет, что иметь на все собственную точку зрения — это замечательно…

— Надька, все уроки сделала? Сидит тут, взрослые разговоры слушает! Еще и хихикает, главное!

— Да ладно тебе, Наташ… — вступилась мама, — и впрямь неказисто звучит — Сергей, да еще Серый…

— Можно подумать, у нас фамилия княжеская — Истомины! И вообще… При чем тут фамилия? К нам-то с какого боку припеку?

— Конечно, конечно… Ни с какого… — покладисто закивала головой мама, явно думая о чем-то своем.