— Шведов учил стрелять многих, это подтверждено. Сам стрелял исключительно точно — тоже многие видели. На охоту ходил с пятком патронов — мол, более не надо. Часто уходил на промысел далеко в тайгу. На три-четыре месяца. А уж какие шкурки приносил… Тут многие подобных и не видывали! Даже выделывал качественно и правильно — когда только успевал?

— А что ты его в прошедшем времени поминаешь-то?

— Да то, Олег Владимирович, что нет его. По всему судя — в лес ушёл. Сейчас сезон начинается, за шкурами народ пойдёт. С одной стороны, для подготовки к долгому выходу — самое время. А с другой…

— Не тяни.

— Побывал я у него дома. Хороший дом, правильный — ничего не скажу. Всякая вещь на свое место прилажена. Газет у него много, даже журналы есть. Разложено всё аккуратно, по полочкам. Видно, что читал он это вдумчиво и внимательно. Целая комната под это отведена!

— Ну и что ж тут удивительного?

— Он ведь шкурки сдаёт? Тем, стало быть, и живет?

— Ну ты же сам это сказал?

— Я сказал то, что с первого взгляду видно. А вот ничего нужного для выделки шкур — в доме нет. И в пристройках тоже. Вот оружия в доме много отыскалось. Штуцера мы не нашли, надо думать — с собою забрал. Двустволка отыскалась, монтекристо на стене висит. На чердаке — так аж две трехлинейки сразу запрятаны были! Одних патронов чуть не полтыщи штук. Нагановских — сотни полторы, а самого револьвера не нашлось. Гранат пять штук — это уж явно не охотничий припас.

— Так ты там что — полноценный обыск устроил?

— Олег Владимирович… ну, право слово… тихонечко посмотрел, даже и следов особенных не оставил. Не первый день работаю, как-никак… С заместителем моим, лейтенантом Соляновым тихо-тихо ночью пошарили, фонариками себе светили. Только, думаю я, бестолку это всё…

— Почему так?

— В помойке тряпка окровавленная сыскалась — рукав от японской солдатской куртки. И кровь на нём свежая. Ушёл Шведов. И думаю я, что с концами ушел.

— Отчего же так ты думаешь?

— Ни одной фотокарточки, ни единой бумажки, что лично его касается — в доме нет. А были! Были фото, их многие видели. А ныне, вместо них, рамки пустые. Денег — ни копеечки! А они тоже имелись. И в приличном количестве, он из этого секрета не делал.

— Так-так-так… — побарабанил пальцами по столу начальник УНКВД. — Стало быть, Шведов… Ладно! Займемся! А с Кожиным что делать будем?

— А ему-то что предъявить можно? Неточности в показаниях? Так у него — сотрясение мозга. И серьёзное. Про рану в предплечье он сказал, а про то, что пуля ему ещё и вдоль головы скользнула, видать, запамятовал. А врач ему про то не рассказывал, только перевязку сделал. Раны-то там большой нет. Он говорит — вообще непонятно, как лейтенант хоть что-то помнит. Девушка та — и вовсе большую часть в беспамятстве провела. Дали по голове при задержании, а потом опиумом опоили. Проку с неё сейчас? Кроме камеры своей, да хунхузов ничего и не видела. Она-то тараторит как раз весьма бойко, да толку с того? Да и вообще… — капитан прикусил губу. — Тут, в моё отсутствие к нему корреспондент заявился — политотдел его прислал. И давай пытать Кожина — что да как было?

— И что тот ему напел?

— На статью восторженную хватило. Ладно бы — в районной газете! В «Правду» ушло. Уже и напечатали…

— Охренеть…

— Особо много лейтенант ему не сказал. Мол, хунхузы напали, похитили, а он от них сбег. Со стрельбой и драками. Про заграницу молчал, про японцев — тоже.