Где Фауста нового лелея

         В другом забытом городке —

         Geheimrat Goethe по аллее

         Проходит с веточкой в руке.

         Ну как же я тебя отрину,

         Моя германская звезда,

         Когда любить наполовину

         Я не научена, когда

         От песенок твоих в восторге

         Не слышу лейтенантских шпор,

         Когда мне свят Святой Георгий

         Во Фрейбурге, на Schwabentor,

         Когда меня не душит злоба

         На Кайзера взлетевший ус, —

         Когда в влюбленности до гроба

         Тебе, Германия, клянусь!

         Нет ни волшебней, ни премудрей

         Тебя, благоуханный край,

         Где чешет золотые кудри

         Над вечным Рейном – Лорелей.

Эти стихи Германии – мой первый ответ на войну. В Москве эти стихи успеха не имеют, имеют обратный успех. Но здесь, – чувствую – попадают в точку, в единственную цель всех стихов – сердце. Вот самое серьезное из возражений:

– Волшебный, премудрый – да, я бы только не сказал – благоуханный: благоуханны – Италия, Сицилия…

– А – липы? А – елки Шварцвальда? О Tannenbaum, о Tannenbaum![282 - Ель (нем.).] А целая область – Harz, потому что Harz – смола. А слово Harz, в котором уже треск сосны под солнцем…

– Браво, браво, М. И., это называется – защита!

Читаю еще:

         Я знаю правду! Всй прежние правды – прочь!

         Не надо людям с людьми на земле бороться!

         Смотрите: вечер! Смотрите: уж скоро ночь!

         О чем – поэты, любовники, полководцы?

         Уж ветер стелется, уже земля в росе,

         Уж скоро звездная в небе застынет вьюга,

         И под землею скоро уснем мы все,

         Кто на земле не давали уснуть друг другу.

Читаю весь свой стихотворный 1915 год – а все мало, а все – еще хотят. Ясно чувствую, что читаю от лица Москвы и что этим лицом в грязь – не ударяю, что возношу его на уровень лица – ахматовского. Ахматова! – Слово сказано. Всем своим существом чую напряженное – неизбежное – при каждой моей строке – сравнивание нас (а в ком и – стравливание): не только Ахматовой и меня, а петербургской поэзии и московской, Петербурга и Москвы. Но, если некоторые ахматовские ревнители меня против меня слушают, то я-то читаю не против Ахматовой, а – к Ахматовой.