| Вместе с этим выражением обычной и такой понятной благодарности министерство, предваряя вопросы, попросило семьи этих пятисот не удивляться и не тревожиться, что их близкие не дают о себе знать, ибо именно в отсутствии слуха и духа таится залог их личной безопасности, особенно если учесть, что деликатной операции присвоена высшая степень секретности – так называемый красный/красный уровень. Второе решение, доведенное до сведения исключительно узкого круга лиц, состояло в том, что был перевернут с ног на голову и вывернут наизнанку предшествующий план, согласно которому, если помните, предполагаемое массированное внедрение агентуры в народные массы должно было лучше, нежели что-либо другое, раскрыть тайну, разгадать загадку, шараду, головоломку – назовите как хотите – случившегося на выборах. С той минуты агентам предстояло действовать, разбившись на две неравные группы, из коих меньшая будет работать, так сказать, в поле – богатого урожая, по правде сказать, их труды не сулили – а вторая, большая – продолжать допросы пятисот задержанных – задержанных, заметьте, а ни в коем случае не арестованных – в случае надобности усиливая на них давление физическое и психологическое. Ибо не лжет старинная, веками испытанная и малость перефразированная поговорка, и пятьсот синиц в руках в самом деле лучше, чем пятьсот один журавль в небе. Правота ее подтвердилась в полной мере. Когда, проявляя изощренное дипломатическое хитроумие, после множества подходцев и прикидок задавал агент, работающий в поле, то есть в городе, первый вопрос: Не скажете ли, за кого проголосовали, ответ, без запинки даваемый ему, дословно совпадал со статьей закона: Представители власти не имеют права к принуждению или побуждению граждан под каким бы то ни было предлогом отвечать, как они проголосовали. Когда же с деланой небрежностью, словно бы невзначай и походя, как если бы речь шла о чем-то совершенно маловажном, произносился второй вопрос: Простите мне мое любопытство, но, может быть, вы вообще не заполнили бюллетень, следовавший ответ удивительно искусно сужал его до пределов чисто академических: Нет, гражданин, заполнил, но если бы даже и оставил его чистым, все равно оставался бы в рамках закона, позволяющего голосовать за любой из указанных списков или испортить бюллетень, нарисовав на нем, к примеру, карикатуру на президента, а оставить бюллетень незаполненным, дорогой мой и такой любознательный гражданин, есть мое неотъемлемое право, которое закон волей-неволей признает за избирателями и которое записано там всеми буквами, ибо никто не может быть подвергнут преследованию за то, что и так далее, но во всяком случае и для вашего душевного спокойствия повторю, что я как раз – не из тех, кто так поступает, это я так просто, теоретически, не более того. Будь ситуация обычной, ничего особенного бы не было в том, чтобы услышать подобный ответ два или три раза, это всего лишь означало бы, что не перевелись еще в этом мире люди, знающие законы, по которым живут, да еще и настаивают на их исполнении, однако выслушивать такое, сохраняя невозмутимый вид, бровью не шевельнув, ни единым мускулом не дрогнув, по сто, по тысяче раз подряд, как назубок затверженную молитву – тут ведь, согласитесь, терпение лопнет у всякого, а особенно у призванного да не сумевшего выполнить столь деликатное задание. Так что нечего и удивляться, что агенты, сталкиваясь раз за разом с такой обструкцией, теряли самообладание, наносили оскорбление словесное, а то и действием, а уж когда доходило до рук, не всегда с рук им это сходило, благо работали они, чтобы дичь не спугнуть, поодиночке, и легко себе представить последствия тех нередких случаев – особенно если дело было в так называемых проблемных кварталах, – когда устремлялись на помощь обиженному другие избиратели. |
